Шаламов библиография. Основные темы и мотивы творчества В. Шаламова. Письмо в «Литературную газету»

ФОТОКАРТОТЕКА

ОТ РОДНЫХ

Если Вы располагаете дополнительными сведениями о данном человеке, сообщите нам. Мы рады будем дополнить данную страницу. Также Вы можете взять администрирование страницы и помочь нам в общем деле. Заранее спасибо.

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

Мы занимали две комнаты на первом этаже, четыре окна выходили на чрезвычайно шумное и пыльное Хорошевское шоссе, по которому почти сплошным потоком шли большегрузные автомобили, с небольшим двух- трехчасовым затишьем в середине ночи. Одна из комнат была проходной, вторая — общей, в ней жила мама и стоял телевизор, обеденный стол и так далее. Другую мы делили с Варламом Тихоновичем. Мне было 16 лет, и нужда в приватном пространстве уже становилась обоюдной. И вот нашу комнату — а они обе были по 12 с лишним квадратных метров — мы решили разделить повдоль, наподобие «пеналов» в общежитии имени Семашко у Ильфа и Петрова. Пришлось пробить дверь в стене, разделяющей комнаты, иначе установка перегородки была невозможной — проходная комната пересекалась наискосок. Перегородку протянули от простенка между окнами почти до двери. «Пенал» побольше достался Варламу Тихоновичу, поменьше — мне. Там наша жизнь и протекала, в этих стенах.

Что сказать об этой жизни? Я глубоко сочувствую призыву поговорить о Варламе Тихоновиче как о человеке, для меня это очень важно. Я чувствую некоторую свою вину, поскольку после того, как мы разъехались, никакого участия в его жизни не принимал. Основная причина заключалась в том, что последние — и долгие — годы мать тяжело болела, оставлять её одну я практически не мог. Ну, и расстались мы не то чтобы гармонично, хотя ссор тоже не было.

Супружеские отношения у них стали портиться довольно быстро, и это, видимо, было предсказуемо: два немолодых уже человека со своими понятиями о месте в жизни, обидами, амбициями и так далее — маловероятно, что они могли составить дружную пару. Кроме того, сказывались и особенности характеров. Мама была пристрастна, обидчива, мнительна, со своими счётами к окружающему миру. Ну, и Варлам Тихонович тоже оказался человеком, мягко говоря, трудным.

По моему мнению, он был одиноким по своей природе, так сказать, конституционально. Я не раз наблюдал, как у него — и всегда по его инициативе — рвались отношения с окружающими. Он страстно увлекался людьми и столь же быстро разочаровывался в них. Я не буду много говорить об их отношениях с Александром Исаевичем — это вопрос особый, не раз и не два обсуждавшийся. Я помню его первые впечатления от произведений Солженицына, как он поминутно входит в комнату и вслух читает то «Ивана Денисовича», то «Случай в Кречетовке», просто дрожа от восхищения. Однако дальше обнаружилось поразительное несовпадение характеров, темпераментов, хотя в первые месяцы, отношения были очень близкими, но потом — резкая ссора. Когда Варлам Тихонович приехал из Солотчи, куда его пригласил для совместного отдыха Солженицын, у него были белые от ярости глаза: тот образ жизни, тот ритм, тот тип отношений, которые были предложены Александром Исаевичем, оказались для него абсолютно неприемлемыми. «Я не встречался с Солженицыным после Солотчи» (Записные книжки 1960-х — I пол. 1970-х гг.).

Но внутренняя несовместимость Варлама Тихоновича с окружающим миром простиралась гораздо дальше. Я помню, как он прекратил знакомство с известным литературоведом Леонидом Ефимовичем Пинским, с которым познакомился на моей свадьбе и очень дружил на протяжении какого-то времени. Случай, о котором я собираюсь рассказать, произошел пару лет спустя, уже после того, как мы разъехались. Обстоятельства были таковы. Когда в 1968-м году родилась моя старшая дочь Маша, и я не понимал, куда привезу жену из роддома (в свой четырехметровый «пенал»?), — Варлам Тихонович получил освободившуюся комнатку этажом выше в нашем же доме (они с матерью уже были в разводе, и он, как оказалось, стоял в очереди на получение жилплощади). Как раз в тот самый день, когда я выписывал жену с ребёнком из больницы, он переехал в эту комнатку наверх. Но после мы, естественно, встречались, и какие-то отношения еще поддерживались.

Так вот, Леонид Ефимович, как-то пришедший к нему в гости, позвонил в нашу в квартиру и сказал: «Он мне не открывает. Я слышу, как он ходит по квартире, но не открывает». Возможно, Варлам Тихонович не слышал звонка — он был глуховат, но приступы этой глухоты шли волнами, что, видимо, имело и какие-то психологические причины. Он практически не говорил по телефону, беседа всегда транслировалась через меня. Я помню, как у него менялся порог слышимости в зависимости от партнёра по разговору. В этом не было ничего искусственного, не то, чтобы он прикидывался глухим, упаси боже — это была такая самокоррекция, что ли. Бог ведает, слышал ли он звонки Леонида Ефимовича или нет, а может быть не слышал именно потому, что ожидал его прихода? Не исключаю, отношения шли на убыль, и полный разрыв был близок.

Когда они с матерью поженились, Варлам Тихонович производил впечатление невероятно крепкого, жилистого, кряжистого, очень сильного физически и очень здорового человека. Но прошло несколько месяцев — и в одночасье это здоровье куда-то улетучилось. Как будто из человека вынули какой-то стержень, на котором всё держалось. У него начали выпадать зубы, он стал слепнуть и глохнуть, появились камни в почках, обострилась синдром болезни Меньера. Он старался не ездить в транспорте, ходил пешком, насколько возможно. Когда его укачивало в метро и начинало рвать, его принимали за пьяного. Звонила милиция, я приезжал и увозил его домой, еле живого. После переезда на Хорошёвку, в конце 50-х годов, он всё время лежал в больницах. Пройдя цикл таких «послелагерных» болезней, он вышел из него полным инвалидом. Он бросил курить, сел на диету, делал специальную гимнастику, подчинив свой быт сохранению здоровья.

У него были особые отношения с религией, он был человек совершенно нецерковный, атеистический, но в память отца-священника и опираясь на свой лагерный опыт (говорил: верующие там оказывались самыми стойкими) он сохранил уважение к верующим и к лицам духовного звания. При этом, человек очень рациональный, он совершенно не переносил любых проявлений мистицизма, или того, что он считал мистицизмом. Вспоминается два случая. Один — когда он разогнал нашу подростковую компанию, вздумавшую для получения острых ощущений заняться спиритизмом. Застав нас за этим занятием, он вышел из себя, кричал, что это — духовный онанизм. Другой случай — удививший нас своей резкостью разрыв с Вениамином Львовичем Теушем, хранителем солженицынского архива, после того как тот принес какую-то антропософскую литературу и попытался пропагандировать в нашей семье антропософские идеи.

Подлинную ярость у него вызывал антисемитизм (тоже, кстати, наследие отцовского воспитания), он выражался в то смысле, что это не «мнение, имеющее право на существование», а уголовное преступление, что антисемиту просто нельзя подавать руки и следует бить морду.

Он не любил сельской местности, это был человек сугубо городской цивилизации. На нашей жизни это сказывалось таким образом, что летом мы уезжали на дачу, а он никогда туда не ездил. Конечно ему ещё и электричка трудно давалась, но дело даже не только в этом. Все ассоциации с природой у него были негативными. Один раз, по-моему, они с матерью съездили куда-то на курорт, один раз мы с ним вместе были в Сухуме у его сестры Галины Тихоновны. В основном же он предпочитал жить в Москве. Жизнь без городской квартиры с ее удобствами, без ежедневной Ленинской библиотеки, без обхода книжных магазинов была для него почти немыслимой.

С литературной средой... но что такое литературная среда? В понимании 50-60-х годов — это корпоративно замкнутый цех, чванливая и высокомерная корпорация. Как везде, там встречались весьма достойные люди, даже немало, но в целом это был крайне неприятный мир, с трудно преодолимыми кастовыми перегородками. Варлама Тихоновича он активно отторгал. Сейчас иногда спрашивают: какие у него были отношения с Твардовским? Да никаких! Твардовский, при всех своих литературных и общественных заслугах, являлся советским вельможей, со всеми атрибутами подобного положения: дачей, квартирой, машиной и т.д. А Варлам Тихонович был подёнщиком в его журнале, человеком из шестиметрового «пенала», литературным пролетарием, читавшим «самотёк», то есть то, что приходило в редакцию со стороны, почтой. Ему как специалисту давали произведения по колымской тематике — надо сказать, много интересно встречалось в этом потоке в 50-е и в 60-е годы. Но ни единой шаламовской строчки в «Новом мире» опубликовано не было.

Конечно, Варлам Тихонович хотел состояться в своей стране, но всё, что печаталось из его поэзии (только поэзии! — о рассказах и речи не шло), представляет Шаламова-поэта в искаженном, сильно цензурированном виде. Вроде бы в «Советском писателе», где выходили сборники его стихов, был замечательный редактор, Виктор Сергеевич Фогельсон, который изо всех сил старался что-то сделать, — но он не мог противостоять давлению пресса такой тяжести и интенсивности.

Сергей Неклюдов

Неклюдов Сергей Юрьевич — доктор филологических наук, ученый-фольклорист, сын О.С.Неклюдовой, второй жены В.Т.Шаламова. Живет в Москве.

Биография Шаламова Варлама Тихоновича, русского советского писателя, начинается 18 июня (1 июля) 1907 года. Он родом из Вологды, из семьи священника. Вспоминая о родителях, своем детстве и юности, он впоследствии написал автобиографическую прозу Четвертая Вологда (1971). Начал обучение Варлам в 1914 году в гимназии. Затем учился в вологодской школе 2-й ступени, которую закончил в 1923 году. Уехав из Вологды в 1924 году, стал работником кожевенного завода в г.Кунцево, что в Московской области. Работал дубильщиком. С 1926 года - студент МГУ факультета советского права.

В этот период Шаламов писал стихотворения, принимал участие в работе разных литературных кружков, был слушателем литературного семинара О.Брика, участвовал в диспутах и различных литературных вечерах, вел активную общественную жизнь. Он был связан с троцкистской организацией МГУ, принимал участие в демонстрации оппозиции под лозунгом «Долой Сталина!», приуроченной к 10-летию Октября, что стало причиной ареста 19 февраля 1929 года. Впоследствии в своей автобиографической прозе под названием «Вишерский антироман» он напишет, что именно этот момент считает началом своей общественной жизни и первым настоящим испытанием.

Шаламова осудили на три года. Свой срок он отсидел в Вишерском лагере на северном Урале. Освобождение и восстановление в правах получил в 1931 году. До 1932 года помогал строить химкомбинат в Березниках, после чего вернулся в столицу. До 1937 года в качестве журналист работал в таких журналах как «За промышленные кадры», «За овладение техникой», «За ударничество». В 1936 году журнал «Октябрь» напечатал его рассказ под названием «Три смерти доктора Аустино».

12 января 1937 года Шаламов опять попал под арест за контрреволюционную деятельность и получил 5-тилетний срок. Заключение отбывал в лагерях, где использовали физические работы. Когда он уже находился в следственном изоляторе, журнал «Литературный современник» напечатал его рассказ «Пава и дерево». В следующий раз его напечатали в 1957 году - журнал «Знамя» опубликовал его стихи.

Шаламова отправили на работы в забои в магаданский золотой прииск. Затем он получил еще один срок и его перевели на земляные работы. С 1940 по 1942 года местом его работы был угольный забой, а с 1942 по 1943 - штрафной прииск в Джелгале. «За антисоветскую агитацию» в 1943 году его снова осудили, уже на 10 лет. Работал шахтером и лесорубом, после неудачной попытки побега попал на штрафную зону.

Врач А.М. Пантюхов фактически спас Шаламову жизнь, отправив его учиться на курсы фельдшеров, открытые при больнице для заключенных. Окончив учебу, Шаламов стал сотрудником хирургического отделения этой же больницы, а позже - фельдшером в поселении лесорубов. С 1949 года он пишет стихи, которые затем войдут в сборник «Колымские тетради» (1937-1956). В состав сборника войдут 6 разделов.

В своих стихах этот русский писатель и поэт видел себя «полпредом» заключенных. Его стихотворное произведение «Тост за речку Аян-урях» стало для них своеобразным гимном. В своем творчестве Варлам Тихонович стремился показать, насколько может быть силен духом человек, который даже в условиях лагеря способен любить и сохранять верность, способен думать об искусстве и истории, о добре и зле. Важный поэтический образ, используемый Шаламовым - стланник, выживающее в условиях сурового климата колымское растение. Сквозной темой его стихов являются отношения человека и природы. Кроме этого, в поэзии Шаламова просматриваются библейские мотивы. Одним из главных своих произведений автор называл поэму «Аввакум в Пустозерске», так как в ней соединились исторический образ, пейзаж и особенности авторской биографии.

Вышел на свободу Шаламов в 1951 году, но еще два года он не имел права покидать Колыму. Все это время он работал фельдшером в лагерном медпункте и смог уехать только в 1953 году. Без семьи, с подорванным здоровьем и не имеющий права жить в Москве - таким Шаламов покинул Колыму. Он смог найти работу в пос. Туркмен Калининской области на торфоразработках в качестве агента по снабжению.

С 1954 года работал над рассказами, которые затем вошли в сборник «Колымские рассказы» (1954-1973) - главный труд жизни автора. Он состоит из шести сборников очерков и рассказов - «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы», «Перчатка, или КР-2». У всех рассказов есть документальная основа, и в каждом автор присутствует лично, либо под фамилиями Голубев, Андреев, Крист. Тем не менее, эти произведения нельзя назвать лагерными мемуарами. По мнению Шаламова, описывая жизненную среду, в которой происходит действие, недопустимо отступать от фактов. Однако для создания внутреннего мира героев он использовал не документальные, а художественные средства. Стиль писатель выбрал подчеркнуто антипатичный. В прозе Шаламова присутствует трагедийность, несмотря на то, что встречаются немногочисленные сатирические образы.

По мнению автора, в Колымских рассказах также присутствует и исповедальный характер. Своей повествовательной манере он дал название «новая проза». В Колымских рассказах лагерный мир предстает иррациональным.

Варлам Тихонович отрицал необходимость страдания. Он на собственном опыте убедился, что пучина страдания не очищает, а растлевает человеческие души. Переписываясь с А.И.Солженицыным, он писал, что лагерь для кого угодно является отрицательной школой, причем с первого и до последнего дня.

В 1956 году Шаламов дождался реабилитации и смог переехать в Москву. В следующем году он уже работал в качестве внештатного корреспондента в журнале «Москва». В 1957 году его стихи были опубликованы, а в 1961 году увидела свет книга его стихов под названием «Огниво».

С 1979 года из-за тяжелого состояния (потери зрения и слуха, затрудненного самостоятельного передвижения) он был вынужден поселиться в пансионате для инвалидов и престарелых.

Книги стихов автора Шаламова были опубликованы в СССР в 1972 и 1977 годах. Сборник «Колымские рассказы» издавался заграницей на русском языке в Лондоне в 1978 году, на французском языке в Париже в 1980-1982 годах, на английском языке в Нью-Йорке в 1981-1982. Эти публикации принесли Шаламову мировую известность. В 1980 он получил Премию свободы, которой его наградило французское отделение Пен-клуба.

Обращаем Ваше внимание, что в биографии Шаламова Варлама Тихоновича представлены самые основные моменты из жизни. В данной биографии могут быть упущены некоторые незначительные жизненные события.

Варла́м Ти́хонович Шала́мов родился в Вологде 5 (18) июня 1907 года . Он происходил из потомственной семьи священников. Его отец, как дед и дядя, был пастырем Русской православной церкви. Тихон Николаевич занимался миссионерством, проповедовал алеутским племенам на далеких островах (ныне территория Аляски) и в совершенстве знал английский язык. Мать писателя занималась воспитанием детей, а в последние годы жизни работала в школе. Варлам был пятым ребенком в семье.

Уже в детстве Варлам пишет первые стихи. В 7 лет (1914 г. ) мальчика отдают в гимназию, но образование прерывается революцией, поэтому школу тот закончит только в 1924 году . Опыт детских и юношеских лет писатель обобщает в “Четвертой Вологде” - повести о ранних годах жизни.После окончания школы, приехал в Москву, работал два года дубильщиком на кожевенном заводе в Кунцеве. С 1926 по 1928 г. учился на факультете советского права МГУ, затем был исключён «за сокрытие социального происхождения» (указал, что отец - инвалид, не указав, что он священник) по нескольким доносам сокурсников. Так репрессивная машина впервые вторгается в биографию писателя.

В это время Шаламов писал стихи, участвовал в работе литературных кружков, посещал литературный семинар О.Брика, различные поэтические вечера и диспуты. Стремился активно участвовать в общественной жизни страны. Установил связь с троцкистской организацией МГУ, участвовал в демонстрации оппозиции к 10-летию Октября под лозунгами «Долой Сталина!» 19 февраля 1929 был арестован. В автобиографической прозе Вишерский антироман (1970–1971, не завершена) написал: «Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни – первым истинным испытанием в жестких условиях». Срок отбывал в Вишерском лагере (Вишлаге) на Северном Урале. Познакомился там в 1931 году со своей будущей женой Галиной Игнатьевной Гудзь (поженились в 1934 ), которая приехала из Москвы в лагерь на свидание со своим молодым мужем, а Шаламов «отбил» её, условившись о встрече сразу после освобождения. В 1935 году у них родилась дочь Елена (Шаламова Елена Варламовна, в замужестве - Янушевская, ум. в 1990).

В октябре 1931 г. освобожден из исправительно-трудового лагеря, восстановлен в правах. В 1932 г. возвращается в Москву и начинает работать в профсоюзных журналах «За ударничество» и «За овладение техникой», с 1934 – в журнале «За промышленные кадры».

В 1936 г. Шаламов публикует первую новеллу « » в журнале «Октябрь» №1. 20-летнее изгнание повлияло на творчество писателя, хотя и в лагерях тот не оставляет попыток записывать свои стихи, которые лягут в основу цикла “Колымские тетради”.

Однако в 1936 году мужчине вновь припоминают “грязное троцкистское прошлое” и 13 января 1937 г. писатель арестован за участие в контрреволюционной деятельности. На сей раз его осуждают на 5 лет. Он уже находился в следственном изоляторе, когда в журнале «Литературный современник» вышел его рассказ « ». Следующая публикация Шаламова (стихи в журнале «Знамя») состоялась в 1957 г . 14 августа с большой партией заключенных на пароходе прибывает в бухту Нагаево (Магадан) на золотодобывающие забойные прииски..

Срок осуждения заканчивался в 1942 году , но заключенных отказались выпускать до окончания Великой Отечественной войны. К тому же Шаламову постоянно “пришивали” новые сроки по разным статьям: здесь и лагерное “дело юристов” (декабрь 1938 г ), и “антисоветские высказывания”. С апреля 1939 по май 1943 работает в геологоразведочной партии на прииске «Черная речка», в угольных забоях лагерей «Кадыкчан» и «Аркагала», на общих работах на штрафном прииске «Джелгала». В итоге срок писателя разросся до 10 лет.

22 июня 1943 года его опять безосновательно осудили на десять лет за антисоветскую агитацию, с последующим поражением в правах на 5 лет, состоявшую - по словам самого Шаламова - в том, что он назвал И. А. Бунина русским классиком: «…я был осуждён в войну за заявление, что Бунин - русский классик» и, согласно обвинениям Е. Б. Кривицкого и И. П. Заславского, лжесвидетелей на нескольких других процессах, в «восхвалении гитлеровского вооружения».

За эти годы он успел сменить пять приисков в Колымских лагерях, кочевал по поселкам и шахтам в качестве забойщика, лесоруба и землекопа. Ему довелось отлеживаться в медицинских бараках как “доходяге”, который уже не способен ни на какой физический труд. В 1945 году , обессилев от невыносимых условий, с группой заключенных пытается сбежать, но только усугубляет ситуацию и в наказание определяется в штрафной прииск.

Попав в очередной раз в больницу, Шаламов остается там помощником, а после получает направление на курсы фельдшеров. С 1946 года , окончив выше упомянутые восьмимесячные курсы, стал работать в Лагерном отделении Центральной больницы Дальстроя в посёлке Дебин на левом берегу Колымы и на лесной «командировке» лесорубов. Назначением на должность фельдшера обязан врачу А. М. Пантюхову, который лично рекомендовал Шаламова на курсы фельдшеров.

В 1949 г. Шаламов начал писать стихи, составившие сборник Колымские тетради (1937–1956 ). Сборник состоит из 6 разделов, озаглавленных Шаламовым Синяя тетрадь, Сумка почтальона, Лично и доверительно, Златые горы, Кипрей, Высокие широты.

В 1951 году Шаламов был освобожден из лагеря, но еще в течение двух лет ему было запрещено покидать Колыму, он работал фельдшером лагпункта и уехал только в 1953 . Его семья распалась, взрослая дочь не знала отца. Здоровье было подорвано, он был лишен права жить в Москве. Шаламову удалось устроиться на работу агентом по снабжению на торфоразработках в пос. Туркмен Калининской обл. В 1954 г. начал работу над рассказами, составившими сборник Колымские рассказы (1954–1973 ). Этот главный труд жизни Шаламова включает в себя шесть сборников рассказов и очерков: «Колымские рассказы», «Левый берег», «Артист лопаты», «Очерки преступного мира», «Воскрешение лиственницы» и «Перчатка, или КР-2». Полностью они собраны в двухтомнике «Колымские рассказы» в 1992 году в серии «Крестный путь России» издательства «Советская Россия». Отдельным изданием они вышли в Лондоне в 1978 году . В СССР в основном опубликованы только в 1988-1990 годах . Все рассказы имеют документальную основу, в них присутствует автор – либо под собственной фамилией, либо называемый Андреевым, Голубевым, Кристом. Однако эти произведения не сводятся к лагерным мемуарам. Шаламов считал недопустимым отступать от фактов в описании жизненной среды, в которой происходит действие, но внутренний мир героев создавался им не документальными, а художественными средствами.

В 1956 году Шаламов был реабилитирован и переехал в Москву. В 1957 г. стал внештатным корреспондентом журнала «Москва», тогда же были опубликованы его стихи. В 1961-м вышла книга его стихов Огниво.

Вторым браком (1956-1965 ) был женат на Ольге Сергеевне Неклюдовой (1909-1989), также писательнице, сын которой от третьего брака (Сергей Юрьевич Неклюдов) - известный монголовед и фольклорист, доктор филологических наук.

Свой первый арест, заключение в Бутырскую тюрьму и отбывание срока в Вишерском лагере Шаламов описал в цикле автобиографических рассказов и очерков начала 1970-х годов , которые объединены в антироман «Вишера».

В 1962 году он писал А. И. Солженицыну:

Помните, самое главное: лагерь - отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку - ни начальнику, ни арестанту не надо его видеть. Но уж если ты его видел - надо сказать правду, как бы она ни была страшна. <…> Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде.

И в прозе, и в стихах Шаламова (сборник «Огниво», 1961, «Шелест листьев», 1964 , «Дорога и судьба», 1967 , и др.), выразивших тяжкий опыт сталинских лагерей, звучит и тема Москвы (стихотворный сборник «Московские облака», 1972 ). Занимался также стихотворными переводами. В 1960-х познакомился с А. А. Галичем.

В 1973 году был принят в Союз писателей. С 1973-го и до 1979 года он вёл рабочие тетради. В 1979-м в тяжелом состоянии был помещен в пансионат для инвалидов и престарелых. Потерял зрение и слух, с трудом двигался. Разбор и публикацию записей вплоть до своей смерти в 2011 году продолжала И. П. Сиротинская, которой Шаламов передал права на все свои рукописи и сочинения.

Последние три года жизни тяжелобольной Шаламов провёл в Доме инвалидов и престарелых Литфонда (в Тушине). О том, что представлял собой дом инвалидов, можно судить по воспоминаниям Е. Захаровой, находившейся рядом с Шаламовым в последние полгода его жизни:

Такого рода заведения - это самое страшное и самое несомненное свидетельство деформации человеческого сознания, которое произошло в нашей стране в XX веке. Человек оказывается лишённым не только права на достойную жизнь, но и на достойную смерть.

Захарова Е. Из выступления на Шаламовских чтениях 2002 г.

Тем не менее и там Варлам Тихонович, у которого была нарушена способность правильно двигаться и внятно артикулировать свою речь, продолжал сочинять стихи. Осенью 1980 года А. А. Морозов каким-то невероятным образом сумел разобрать и записать эти последние стихи Шаламова. Они были опубликованы ещё при жизни Шаламова в парижском журнале «Вестник РХД» № 133, 1981.

В 1981 году французское отделение Пен-клуба наградило Шаламова премией Свободы.

15 января 1982 года Шаламова после поверхностного обследования медицинской комиссией перевели в интернат для психохроников. Во время транспортировки Шаламов простудился, заболел пневмонией и скончался 17 января 1982 года .

Произведения

Шаламов Варлам Тихонович

И - пусть на свете не жилец –
Я - челобитчик и истец
Невылазного горя.
Я - там, где боль, я - там, где стон,
В извечной тяжбе двух сторон,
В старинном этом споре. /«Атомная поэма»/

Варлам Шаламов родился 18 июня (1 июля) 1907 года в Вологде.
Отец Шаламова - Тихон Николаевич, соборный священник, был в городе видной фигурой, поскольку не только служил в церкви, но и занимался активной общественной деятельностью. По свидетельству писателя, его отец одиннадцать лет провел на Алеутских островах в качестве православного миссионера, был человеком европейски образованным, придерживающимся свободных и независимых взглядов.
Отношения будущего писателя с отцом складывались не просто. Младший сын в большой многодетной семье часто не находил общего языка с категоричным отцом. «Отец мой был родом из самой темной лесной усть-сысольской глуши, из потомственной священнической семьи, предки которой еще недавно были зырянскими шаманами несколько поколений, из шаманского рода, незаметно и естественно сменившего бубен на кадило, весь еще во власти язычества, сам шаман и язычник в глубине своей зырянской души...» - так писал В.Шаламов о Тихоне Николаевиче, хотя архивы свидетельствуют о его славянском происхождении.

Мать Шаламова – Надежда Александровна, была занята хозяйством и кухней, но любила поэзию, и была ближе Шаламову. Ей посвящено стихотворение, начинающееся так: «Моя мать была дикарка, фантазерка и кухарка».
В своей автобиографической повести о детстве и юности «Четвёртая Вологда» Шаламов рассказал, как формировались его убеждения, как укреплялась его жажда справедливости и решимость бороться за неё. Его идеалом стали народовольцы. Он много читал, особенно выделяя произведения Дюма до Канта.

В 1914 году Шаламов поступил в гимназию Александра Благословенного. В 1923 году он окончил Вологодскую школу 2–й ступени, которая, как он писал, «не привила мне любовь ни к стихам, ни к художественной литературе, не воспитала вкуса, и я делал открытия сам, продвигаясь зигзагами – от Хлебникова к Лермонтову, от Баратынского к Пушкину, от Игоря Северянина к Пастернаку и Блоку».
В 1924 года Шаламов уехал из Вологды и устроился работать дубильщиком на кожевенном заводе в Кунцево. В 1926 году Шаламов поступил в МГУ на факультет советского права.
В это время Шаламов писал стихи, которые были положительно оценены Н. Асеевым, участвовал в работе литературных кружков, посещал литературный семинар О. Брика, различные поэтические вечера и диспуты.
Шаламов стремился активно участвовать в общественной жизни страны. Он установил связь с троцкистской организацией МГУ, участвовал в демонстрации оппозиции к 10–летию Октября под лозунгами «Долой Сталина!», «Выполним завещание Ленина!»

19 февраля 1929 года он был арестован. В отличие от многих, для кого арест действительно был неожиданностью, он знал - за что: он был среди тех, кто распространял так называемое завещание Ленина, его знаменитое «Письмо к съезду». В этом письме тяжело больной и фактически отстраненный от дел Ленин дает краткие характеристики своим ближайшим соратникам по партии, в чьих руках к этому времени сосредоточивалась основная власть, и, в частности, указывает на опасность концентрации ее у Сталина - в силу его неприглядных человеческих качеств. Именно это всячески замалчиваемое тогда письмо, объявленное после смерти Ленина фальшивкой, опровергало усиленно насаждавшийся миф о Сталине как единственном, бесспорном и наиболее последовательном преемнике вождя мирового пролетариата.

В «Вишере» Шаламов писал: «Я ведь был представителем тех людей, которые выступили против Сталина, - никто и никогда не считал, что Сталин и Советская власть - одно и то же». И далее он продолжает: «Скрытое от народа завещание Ленина казалось мне достойным приложением моих сил. Конечно, я был еще слепым щенком тогда. Но я не боялся жизни и смело вступил в борьбу с ней в той форме, в какой боролись с жизнью и за жизнь герои моих детских и юношеских лет - все русские революционеры». Позже в автобиографической прозе «Вишерский антироман» (1970–1971, не завершена) Шаламов написал: «Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни – первым истинным испытанием в жестких условиях».

Варлам Шаламов был заключен в Бутырскую тюрьму, которую он подробно позже описал в одноименном очерке. И свое первое тюремное заключение, а затем и трехлетний срок в Вишерских лагерях он воспринял как неизбежное и необходимое испытание, данное ему для пробы нравственных и физических сил, для проверки себя как личности: «Достаточно ли нравственных сил у меня, чтобы пройти свою дорогу как некоей единице, - вот о чем я раздумывал в 95-й камере мужского одиночного корпуса Бутырской тюрьмы. Там были прекрасные условия для обдумывания жизни, и я благодарю Бутырскую тюрьму за то, что в поисках нужной формулы моей жизни я очутился один в тюремной камере». Образ тюрьмы в шаламовском жизнеописании может показаться даже привлекательным. Для него это был действительно новый и, главное - посильный опыт, вселявший и его душу уверенность в собственных силах и неограниченных возможностях внутреннего духовного и нравственного сопротивления. Шаламов будет подчеркивать кардинальную разницу между тюрьмой и лагерем.
По свидетельству писателя, тюремный быт и в 1929 году и в 1937 году, во всяком случае, в Бутырках оставался куда менее жестоким по сравнению с лагерным. Здесь даже функционировала библиотека, «единственная библиотека Москвы, а может быть и страны, не испытавшая всевозможных изъятий, уничтожений и конфискаций которые в сталинское время навеки разрушили книжные фонды сотен тысяч библиотек» и заключенные могли ею пользоваться. Некоторые изучали иностранные языки. А после обеда время отводилось на «лекции», каждый имел возможность рассказать что-либо интересное другим.
Шаламов был осужден на три года, которые провел на Северном Урале. Он позже рассказывал: «Вагон наш то отцепляли, то прицепляли к поездам, идущим то на север, то на северо-восток. Стояли в Вологде - там в двадцати минутах ходьбы жили мой отец, моя мама. Я не решился бросить записку. Поезд снова пошел к югу, затем в Котлас, на Пермь. Опытным было ясно - мы едем в 4-е отделение УСЛОНа на Вишеру. Конец железнодорожного пути - Соликамск. Был март, уральский март. В 1929 году в Советском Союзе был только один лагерь - СЛОН - Соловецкие лагеря особого назначения. В 4-е отделение СЛОНа на Вишеру нас и везли. В лагере 1929 года было множество «продуктов», множество «обсосов», множество должностей, вовсе не нужных у хорошего хозяина. Но лагерь того времени не был хорошим хозяином. Работа вовсе не спрашивалась, спрашивался только выход, и вот за этот-то выход заключенные и получали свою пайку. Считалось, что большего спросить с арестанта нельзя. Зачетов рабочих дней не было никаких, но каждый год, по примеру соловецкой «разгрузки», подавались списки на освобождение самим начальством лагеря, в зависимости от политического ветра, который дул в этот год, - то убийц освобождали, то белогвардейцев, то китайцев. Эти списки рассматривались московской комиссией. На Соловках такую комиссию из года в год возглавлял Иван Гаврилович Филиппов, член коллегии НКВД, бывший путиловский токарь. Есть такой документальный фильм «Соловки». В нем Иван Гаврилович снят в своей наиболее известной роли: председателя разгрузочной комиссии. Впоследствии Филиппов был начальником лагеря на Вишере, потом - на Колыме и умер в Магаданской тюрьме... Списки, рассмотренные и подготовленные приезжей комиссией, отвозились в Москву, и та утверждала или не утверждала, присылая ответ через несколько месяцев. «Разгрузка» была единственным путем досрочного освобождения в то время».
В 1931 году он был освобожден и восстановлен в правах.
Шаламов Варлам Шаламов 5
До 1932 года работал на строительстве химкомбината в городе Березники, затем возвратился в Москву. До 1937 года работал журналистом в журналах «За ударничество», «За овладение техникой», «За промышленные кадры». В 1936 году состоялась его первая публикация – рассказ «Три смерти доктора Аустино» был напечатан в журнале «Октябрь».
29 июня 1934 года Шаламов женился на Г.И.Гудзь. 13 апреля 1935 года у них рождается дочь Елена.
12 января 1937 года Шаламов был повторно арестован «за контрреволюционную троцкистскую деятельность» и осужден на 5 лет заключения в лагерях с использованием на тяжелых физических работах. Шаламов уже находился в следственном изоляторе, когда в журнале «Литературный современник» вышел его рассказ «Пава и дерево». Следующая публикация Шаламова (стихи в журнале «Знамя») состоялась через двадцать лет - в 1957 году.
Шаламов рассказывал: «В 1937 году в Москве во время второго ареста и следствия на первом же допросе следователя-стажера Романова смутила моя анкета. Пришлось вызвать какого-то полковника, который и разъяснил молодому следователю, что «тогда, в двадцатые годы, давали так, не смущайтесь», и, обращаясь ко мне:
- Вы за что именно арестованы?
- За печатание завещания Ленина.
- Вот-вот. Так и напишите в протоколе и вынесите в меморандум: «Печатал и распространял фальшивку, известную под названием «Завещание Ленина».
Условия, в которых находились на Колыме заключенные, были рассчитаны на скорое физическое уничтожение. Шаламов работал в забоях золотого прииска в Магадане, переболел тифом, попал на земляные работы, в 1940–1942 годах он работал в угольном забое, в 1942–1943 годах - на штрафном прииске в Джелгале. В 1943 году Шаламов получил новый 10–летний срок «за антисоветскую агитацию», назвав Бунина русским классиком. Попал в карцер, после которого чудом выжил, работал в шахте и лесорубом, пытался бежать, после чего оказался на штрафной зоне. Его жизнь часто висела на волоске, но ему помогали хорошо относившиеся к нему люди. Такими стали для него Борис Лесняк, тоже зек, работавший фельдшером в больнице «Беличья» Северного горного управления, и Нина Савоева, главный врач той же больницы, которую больные называли Черной Мамой.

Здесь, в «Беличьей» оказался как доходяга в 1943 году Шаламов. Его состояние, по свидетельству Савоевой, было плачевным. Как человеку крупного телосложения, ему приходилось всегда особенно трудно на более чем скудном лагерном пайке. И кто знает, были бы написаны «Колымские рассказы», не окажись их будущий автор в больнице Нины Владимировны.
В середине 40-х, Савоева и Лесняк помогли Шаламову остаться при больнице культоргом. Шаламов оставался при больнице, пока там были его друзья. После того, как они покинули ее и Шаламову вновь грозили каторжные работы, на которых он вряд ли бы выжил, в 1946 году врач Андрей Пантюхов избавил Шаламова от этапа и помог устроиться на курсы фельдшеров при Центральной больнице для заключенных. По окончании курсов Шаламов работал в хирургическом отделении этой больницы и фельдшером в поселке лесорубов.
В 1949 году Шаламов начал записывать стихи, составившие сборник "Колымские тетради" (1937–1956). Сборник состоял из 6 разделов, озаглавленных Шаламовым "Синяя тетрадь", "Сумка почтальона", "Лично и доверительно", "Златые горы", "Кипрей", "Высокие широты".

Клянусь до самой смерти
мстить этим подлым сукам.
Чью гнусную науку я до конца постиг.
Я вражескою кровью свои омою руки,
Когда наступит этот благословенный миг.
Публично, по–славянски
из черепа напьюсь я,
Из вражеского черепа,
как сделал Святослав.
Устроить эту тризну
в былом славянском вкусе
Дороже всех загробных,
любых посмертных слав.

В 1951 году Шаламов был освобожден из лагеря как отбывший срок, но еще в течение двух лет ему было запрещено покидать Колыму, и он работал фельдшером лагпункта и уехал только в 1953 году. Его семья к тому времени распалась, взрослая дочь не знала отца, здоровье было подорвано лагерями, и он был лишен права жить в Москве. Шаламову удалось устроиться на работу агентом по снабжению на торфоразработках в поселке Туркмен Калининской области.

В 1952 году Шаламов послал свои стихи Борису Пастернаку, который дал им высокую оценку. В 1954 году Шаламов начал работу над рассказами, составившими сборник "Колымские рассказы" (1954–1973). Этот главный труд жизни Шаламова включает в себя шесть сборников рассказов и очерков – "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артист лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы", "Перчатка, или КР–2".
Все рассказы имеют документальную основу, в них присутствует автор – либо под собственной фамилией, либо называемый Андреевым, Голубевым, Кристом. Однако эти произведения не сводятся к лагерным мемуарам. Шаламов считал недопустимым отступать от фактов в описании жизненной среды, в которой происходит действие, но внутренний мир героев создавался им не документальными, а художественными средствами. Автор не раз говорил и об исповедальном характере "Колымских рассказов". Свою повествовательную манеру он называл «новой прозой», подчеркивая, что ему «важно воскресить чувство, необходимы необычайные новые подробности, описания по–новому, чтобы заставить поверить в рассказ, во все остальное не как в информацию, а как в открытую сердечную рану». Лагерный мир предстает в «Колымских рассказах» как мир иррациональный.

В 1956 году Шаламов был реабилитирован за отсутствием состава преступления, переехал в Москву и женился на Ольге Неклюдовой. В 1957 году он стал внештатным корреспондентом журнала «Москва», тогда же были опубликованы его стихи. При этом он тяжело заболел, получил инвалидность. В 1961 году вышла книга его стихов «Огниво». Последнее десятилетие жизни, особенно самые последние годы не были для писателя легкими и безоблачными. У Шаламова было органическое поражение центральной нервной системы, которое предопределяло нерегулятивную деятельность конечностей. Ему было необходимо лечение - неврологическое, а ему грозило психиатрическое.

23 февраля 1972 года в «Литературной газете», там, где помешается международная информация, было опубликовано письмо Варлама Шаламова, в котором он протестовал против появления за рубежом его «Колымских рассказов». Философ Ю.Шрейдер, который встретился с Шаламовым через несколько дней после появления письма, вспоминает, что сам писатель относился к этой публикации как к ловкому трюку: вроде как он хитро всех провел, обманул начальство и тем самым смог себя обезопасить. «Вы думаете, это так просто - выступить в газете?» - спрашивал он то ли действительно искренне, то ли проверяя впечатление собеседника.

Это письмо было воспринято в интеллигентских кругах как отречение. Рушился образ несгибаемого автора ходивших в списках «Колымских рассказов». Шаламов не боялся лишиться руководящего поста - такого у него никогда не было; не боялся лишиться доходов - обходился небольшой пенсией и нечастыми гонорарами. Но сказать, что ему нечего было терять, - не поворачивается язык.

Любому человеку всегда есть что терять, а Шаламову в 1972 году исполнилось шестьдесят пять. Он был больным, быстро стареющим человеком, у которого были отняты лучшие годы жизни. Шаламов хотел жить и творить. Он хотел, мечтал, чтобы его рассказы, оплаченные собственной кровью, болью, мукой, были напечатаны в родной стране, столько пережившей и выстрадавшей.
В 1966 году писатель развелся с Неклюдовой. Многие считали его уже умершим.
А Шаламов в 70-е годы ходил по Москве - его встречали на Тверской, куда он выходил иногда за продуктами из своей каморки. Вид его был страшен, его шатало как пьяного, он падал. Милиция была начеку, Шаламова поднимали, а он, не бравший в рот ни грамма спиртного, доставал справку о своем заболевании - болезни Меньера, обострившейся после лагерей и связанной с нарушением координации движений. Шаламов начал терять слух и зрение
В мае 1979 года Шаламов был помещен в дом инвалидов и престарелых на улице Вилиса Лациса в Тушино. Казенная пижама делала его очень похожим на арестанта. Судя по рассказам людей, навещавших его, он снова ощутил себя узником. Он воспринял дом инвалидов как тюрьму. Как насильственную изоляцию. Он не хотел общаться с персоналом. Срывал с постели белье, спал на голом матрасе, перевязывал полотенце вокруг шеи, как если бы у него могли его украсть, скатывал одеяло и опирался на него рукой. Но безумным Шаламов не был, хотя и мог, наверно, произвести такое впечатление. Врач Д.Ф. Лавров, специалист-психиатр, вспоминает, что ехал в дом престарелых к Шаламову, к которому его пригласил навещавший писателя литературовед А. Морозов.
Поразило Лаврова не состояние Шаламова, а его положение - условия, в которых находился писатель. Что касается состояния, то были речевые, двигательные нарушения, тяжелое неврологическое заболевание, но слабоумия, которое одно могло дать повод для перемещения человека в интернат для психохроников, у Шаламова он не обнаружил. В таком диагнозе его окончательно убедило то, что Шаламов - в его присутствии, прямо на глазах - продиктовал Морозову два своих новых стихотворения. Интеллект и память его были в сохранности. Он сочинял стихи, запоминал - и потом А. Морозов и И. Сиротинская записывали за ним, в полном смысле снимали у него с губ. Это была нелегкая работа Шаламов по нескольку раз повторял какое-нибудь слово, чтобы его правильно поняли, но в конце концов текст складывался. Он попросил Морозова сделать из записанных стихотворений подборку, дал ей название «Неизвестный солдат» и выразил пожелание, чтобы ее отнесли в журналы. Морозов ходил, предлагал. Безрезультатно.
Стихи были опубликованы за границей в «Вестнике русского христианского движения» с заметкой Морозова о положении Шаламова. Цель была одна - привлечь внимание общественности помочь, найти выход. Цель в каком-то смысле была достигнута, но эффект был обратный. После этой публикации о Шаламове заговорили зарубежные радиостанции. Такое внимание к автору «Колымских рассказов», большой том которых вышел на русском языке в 1978 году в Лондоне, начинало беспокоить власти, и шаламовскими посетителями стали интересоваться в соответствующем ведомстве.
Тем временем писатель перенес инсульт. В начале сентября 1981 года собралась комиссия - решать вопрос, можно ли дальше содержать писателя в доме престарелых. После недолгого совещания в кабинете директора комиссия поднялась в комнату Шаламова. Присутствовавшая там Елена Хинкис рассказывает, что он на вопросы не отвечал - скорей всего просто игнорировал, как он это умел. Но диагноз ему был поставлен - именно тот, которого опасались друзья Шаламова: старческая деменция. Иными словами - слабоумие. Навещавшие Шаламова друзья пытались подстраховаться: медперсоналу были оставлены номера телефонов. Новый, 1982 год А.Морозов встретил в доме престарелых вместе с Шаламовым. Тогда же был сделан и последний снимок писателя. 14 января очевидцы рассказывали, что, когда Шаламова перевозили, был крик. Он пытался еще сопротивляться. Его выкатили в кресле, полуодетого погрузили в выстуженную машину и через всю заснеженную, морозную, январскую Москву - неблизкий путь лежал из Тушино в Медведково - отправили в интернат для психохроников № 32.
Воспоминания о последних днях Варлама Тихоновича оставила Елена Захарова: «..Мы подошли к Шаламову. Он умирал. Это было очевидно, но все-таки я достала фонендоскоп. В.Т. умирал от воспаления легких, развивалась сердечная недостаточность. Думаю, что все было просто - стресс и переохлаждение. Он жил в тюрьме, за ним пришли. И везли через весь город, зимой, верхней одежды у него не было, он ведь не мог выходить на улицу. Так что, скорее всего, накинули одеяло поверх пижамы. Наверное, он пытался бороться, одеяло сбросил. Какая температура в рафиках, работающих на перевозке, я хорошо знала, сама ездила несколько лет, работая на «скорой».
17 января 1982 года Варлам Шаламов скончался от крупозного воспаления легких. Гражданской панихиды в Союзе писателей, который отвернулся от Шаламова, было решено не устраивать, а отпеть его, как сына священника, по православному обряду в церкви.
Похоронили писателя на Кунцевском кладбище, недалеко от могилы Надежды Мандельштам, в доме которой он часто бывал в 60-е годы. Пришедших проститься было много.
В июне 2000 года в Москве, на Кунцевском кладбище, был разрушен памятник Варламу Шаламову. Неизвестные оторвали и унесли бронзовую голову писателя, оставив одинокий гранитный постамент. Благодаря помощи земляков-металлургов АО "Северсталь" в 2001 году памятник был восстановлен.
О Варламе Шаламове был снят документальный фильм.
Андрей Гончаров //

В 1924 году он уехал из родного города, работал дубильщиком на кожевенном заводе в Сетуни.

В 1926 году поступил на факультет советского права Московского государственного университета.

19 февраля 1929 году Шаламов был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму за распространение "Письма к съезду" Владимира Ленина. Приговорен к трем годам заключения в Вишерском отделении Соловецких лагерей особого назначения.

В 1932 году вернулся в Москву, где снова продолжил литературную работу, занимался журналистикой, сотрудничал в ряде небольших профсоюзных журналов.

В 1936 году в журнале "Октябрь" один из его первых рассказов "Три смерти доктора Аустино".

В 1937 году в журнале "Литературный современник" вышел рассказ Шаламова "Пава и дерево" .

В январе 1937 года он был снова арестован и приговорен к пяти годам Колымских лагерей, а в 1943 году — к десяти годам за антисоветскую агитацию: назвал писателя Ивана Бунина русским классиком.

В 1951 году Шаламов был освобожден, работал фельдшером недалеко от села Оймякона.

В 1953 году поселился в Калининской области (ныне Тверская область), где трудился агентом по техническому снабжению на торфопредприятии.

В 1956 году после реабилитации Шаламов вернулся в Москву.

Некоторое время сотрудничал в журнале "Москва", писал статьи и заметки по вопросам истории культуры, науки, искусства, публиковал стихи в журналах.

В 1960-х годах вышли стихотворные сборники Шаламова "Огниво" (1961), "Шелест листьев" (1964), "Дорога и судьба" (1967).

На рубеже 1960-1970-х годов Шаламов написал автобиографическую повесть "Четвертая Вологда" и антироман "Вишера".

Годы жизни, проведенные в лагерях, стали основой для написания Шаламовым сборника стихов "Колымские тетради" (1937-1956) и главного труда писателя — "Колымских рассказов" (1954-1973). Последние были разделены автором на шесть книг: "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артист лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы" и "Перчатка или КР-2". "Колымские рассказы" распространялись в самиздате. В 1978 году в Лондоне большой том "Колымских рассказов" впервые был напечатан на русском языке. В СССР они были опубликованы в 1988-1990-х годах.

В 1970-х годах выходили поэтические сборники Шаламова "Московские облака" (1972) и "Точка кипения" (1977).

В 1972 году он был принят в Союз писателей СССР.

В мае 1979 года Шаламов переехал в дом инвалидов и престарелых Литфонда.

В 1980 французское отделение Пен-клуба наградило Шаламова Премией свободы.

В Вологде в доме, где родился и вырос писатель, открыт мемориальный музей Варлама Шаламова.

Писатель был дважды женат, оба брака закончились разводом. Его первой супругой была Галина Гудзь (1910-1986), от этого брака родилась дочь Елена (1935-1990). С 1956 по 1966 год Шаламов был женат на писательнице Ольге Неклюдовой (1909-1989).

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников