Жанровое своеобразие комедии ревизор. Cочинение «Жанровое своеобразие пьесы Н. В. Гоголя «Ревизор. Жанровое своеобразие «Ревизора»

Идейно-художественное своеобразие комедии Н. В. Гоголя "Ревизор"

В одном из своих писем Н.В. Гоголь, комментируя пьесу "Ревизор", которая была неоднозначно принята в русском обществе после ее появления в печати и на театральной сцене, писал: " В "Ревизоре" я решился собрать в одну кучу все дурное и одним разом посмеяться над всем".

Этот замысел нашел блестящее воплощение в пьесе. Писатель практически отказывается от традиций классицизма и создает социально-политическую комедию, которая представляет собой широкую картину чиновничье-бюрократического правления в России тридцатых годов, где царствует, по словам В.Г.Белинского, “корпорация разных служебных воров и грабителей". Завязкой и сюжетным конфликтом в пьесе являются не семейные и любовные обстоятельства, не частная жизнь людей, а событие общественного значения.

В образе мелкого петербургского чиновника Хлестакова Гоголь воплотил хлестаковщину - особое порождение российского сословно-бюрократического строя. Ведь этот человек не просто выдает себя за того, кем он хочет быть, но кем не является и никогда не будет. От этого изображения он имеет материальную выгоду, а значит, своеобразно превышает свои права и полномочия.

"Ревизор" отличается не только своеобразием жанра, но и оригинальностью композиции. Например, вопреки всем предписаниям и нормам, действие в комедии начинается с отвлекающих событий, с завязки. Гоголь, не теряя времени, не отвлекаясь на частности, вводит в суть вещей, в суть драматического конфликта, который заключается в неудавшейся попытке уездных чиновников скрыть от столичного ревизора свои служебные преступления. В знаменитой первой фразе комедии дана фабула и ее импульс - страх. "Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ревизор". - сообщает городничий собравшимся у него чиновникам. Своей первой фразой Гоголь как бы очень туго закрутил пружину, которая затем начинает стремительно раскручиваться.

Основа комедийности пьесы - алогизм, излюбленный прием Гоголя-сатирика. В ней, как и во многих произведениях писателя, многое алогично и не поддается объяснению с точки зрения здравого смысла. Как бы поменялись местами городничий и Хлестаков.

Суть комедийности конфликта состоит в том, что городничий и чиновники сражаются с призраком, который они создали в своем воображении. И здесь снова проявляется гоголевский алогизм. Глупый Хлестаков сумел обмануть и так ловко провести многоопытного и умного городничего и еще многих чиновников. Он потому оказался хитрее, что был простодушнее, ведь он не собирался обманывать и говорит в гостинице так правдиво и искренне, что городничий даже не сомневается: перед ним опытный ревизор, который хочет обвести его вокруг пальца. Будь Хлестаков сознательным лгуном, он оказался бы понятным, и разгадать его было бы проще. Конечно же не последнюю роль в этом сыграл и всеобщий страх, этот импульс, на котором держится конфликт в комедии. Именно страх не дает открыть глаза городничему и чиновникам, когда Хлестаков в самоупоении обрушивает на них такой поток вранья, в который трудно поверить даже человеку непросвещенному. Первая реплика, пройдя определенный путь по окружности, замкнула ее в кольцо а заключительной сцене пьесы. Поэтому "Ревизор" имеет "кольцевую композицию", что отнюдь не характерно для произведений сценических.

Поражает своеобразие сатирических приемов, используемых Гоголем в комедии. Здесь можно встретить яркие говорящие фамилии: судья Ляпкин-Тяпкин, частный пристав Уховертов, полицейские Свистунов и Держиморда. Этот сатирический прием заимствован Гоголем у классицистов. Гоголь выступает тонким мастером речевой характеристики героев. Речь каждого персонажа представляет собой законченную стилистическую систему, в которой, словно в фокусе, отражается соответствующий характер.

Написанная более ста пятидесяти лет тому назад, комедия "Ревизор" не перестает восхищать читателей и зрителей резкой сатирой и художественным своеобразием.

План сочинения
1. Вступление. Гоголь-драматург и традиция.
2. Основная часть. Жанровое своеобразие пьесы «Ревизор».
— Принцип трех единств в «Ревизоре».
— Движение пьесы и характеры.
— Наличие двух конфликтов в сюжете. Социальная проблематика.
— как комедия положений.
— Реализм особого типа.
3. Заключение. Новаторство Гоголя.

Создавая «Ревизора», Гоголь стремился написать «высокую общественную комедию» в духе Аристофана. В комедиях Аристофана сочетаются «грубый комизм и гротеск с социальным пафосом, политической сатирой, литературной пародией. Часто в смешном виде изображаются «отцы города». Особое значение придается завязке конфликта: она должна появляться с первых реплик героев и немедленно вовлекать в действие всех персонажей…» . Все эти черты присутствуют и в «Ревизоре». Кроме того, конечно же, Гоголь опирался и на традиции европейской и отечественной драматургии. Тип хвастуна и лгуна был разработан в комедиях Плавта, Шекспира, Мольера, Княжнина, Хмельницкого, Шаховского. Похожий сюжет уже был разработан Г. Квитко-Основьяненко в его комедии «Приезжий из столицы, или Суматоха в уездном городе». Гоголь же создал совершенно оригинальный образ: его Хлестаков противостоит «комедийному плуту… как тип ненадувающего лжеца, не преследующего в игре определенной, заранее поставленной перед собою цели» . Отметим также и жанровое своеобразие пьесы Гоголя: нарушение драматургом принципа трех единств, отсутствие в комедии любовной интриги и положительных героев, наличие двух интриг в сюжете, наличие элементов комедии положений и комедии характеров, фантасмагоричность стиля.
Попробуем рассмотреть жанровые особенности произведения более подробно. Посмотрим, насколько соблюдает писатель в «Ревизоре» традиционный драматургический принцип трех единств. В пьесе пять актов, действие сосредоточено вокруг Хлестакова и развивается очень четко, стройно. Гоголь стремится к большей концентрации сюжета, цельности действия, убирая все лишнее, замедляющее. Принцип единства действия, таким образом, сохранен. Гоголь лишь немного нарушает принцип единства времени и единства места: события пьесы развиваются в течение двух суток: в доме Городничего, затем в гостинице, потом – снова в доме Городничего.
В «Ревизоре» мы не видим положительных героев, характеры же всех действующих лиц даны уже сложившимися, определенными. Вместе с тем пьесе присущ психологизм. В.И. Немирович-Данченко отмечает, что действие в комедии целиком основано на характерах, на психологии персонажей, а не на внешней интриге. Сценические толчки Гоголь находит не в «событиях, происходящих извне, – прием всех драматургов мира, – откуда эта бедная событиями жизнь небольшого русского городка может давать интересные внешние события? – Гоголь находит сценическое движение в неожиданностях, которые проявляются в самих характерах, в многогранности человеческой души, как бы примитивна она ни была» . Отсюда – реалистичность мотивировок поступков героев и происходящих событий. Например, вот как мотивирует автор чтение Шпекиным письма Хлестакова в финале. Еще в первом действии мы узнаем, что этот персонаж – любитель читать чужие письма «больше из любопытства». Письмо же ревизора адресовано в «Почтамтскую улицу», из чего Шпекин заключил, что петербургский чиновник «нашел беспорядки по почтовой части». Таким образом, все сходится в развязке комедии.
В сюжете комедии отсутствует традиционная любовная линия. Флирт Хлестакова с женой и дочерью Городничего – это не что иное, как пародия на любовную интригу. Основной акцент в пьесе сделан на общественных отношениях. В основе сюжета лежат события социального характера, те явления быта, которые характеризуют наиболее существенные стороны современной автору России. Вместе с тем в пьесе нет обличительных инвектив, характерных для комедий Просвещения и классицизма. Только последняя реплика Городничего («Чему смеетесь? Над собой смеетесь!») напоминает нам о них. Также отметим наличие двух конфликтов в сюжете комедии – реального и фантастического, так называемой «миражной» интриги.
Пьесе «Ревизор» присущи черты комедии положений. Однако эти черты не имеют в произведении самостоятельного значения. В «Ревизоре» есть еще несколько сцен в духе водевиля, в традиции «грубой комики». Так, Городничий вместо шляпы собирается надеть бумажный футляр. Комично содержание записки, полученной Анной Андреевной от мужа. Она не может понять ее смысла: «Я ничего не понимаю, к чему же тут соленые огурцы и икра?» Смотритель училищ Лука Лукич Хлопов, будучи на приеме у Хлестакова, от волнения закуривает сигару не с того конца и роняет ее. Городничий уверяет Хлесткаова, что «унтер-офицерская вдова сама себя высекла». Квартальные, проявляя большое усердие в наведении порядка, пытаются поднять лежащую на полу бумажку и впопыхах толкают друг друга. Наконец, Бобчинский и Добчинский сталкиваются лбами, подходя к Анне Андреевне, чтобы поздравить ее с обручением дочери. Однако все эти моменты, как мы уже отмечали выше, не имеют самостоятельного значения в пьесе, которая построена как комедия характеров. Все эти забавные недоразумения скорее сопутствуют основному повествованию, но никогда не становятся самостоятельными источниками и причинами действия.
«Ревизор» – реалистическая пьеса. Однако это реализм особого рода, это так называемая «несмешная комедия», «смех сквозь слезы», «скука сквозь слезы». Мы не можем сопоставлять «Ревизор» с пьесами Чехова или Островского. Поэтика Гоголя – поэтика исключительного, странного. Но странное, абсурдное у Гоголя тонко вплетено не в сюжет, а в стиль. И тон этим странностям задает уже сон Городничего и его «персонажи» – крысы «необыкновенные», «неестественной» величины. Эта характеристика задает тон всей пьесе. В.Г. Белинский писал, что «сон городничего о крысах открывает цепь призраков, составляющих действительность комедии» . И действие комедии на самом деле развивается странно. Городничий, видавший виды чиновник, вдруг оказывается обманут «сосулькой». «Сосулька» же пишет в Петербург письмо, в котором содержится много здравых замечаний о городских чиновниках. Сам автор рассматривал Хлестакова как «фантасмагорическое лицо, которое, как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкою бог весть куда» . Наконец, сама фигура невесть откуда взявшегося Жандарма в финале почти фантастична. Он повергает присутствующих в шок, заставляя их онеметь и окаменеть. Что же так напугало городское общество? Исследователи иногда сближают этого персонажа с гоголевским чертом, который у писателя тоже имел обыкновение появляться неожиданно. Именно в таком ракурсе, очевидно, рассматривал эту сцену К.С. Станиславский, полагавший, что в этот момент на сцене должна сгуститься тьма. В этом ракурсе мы можем говорить о последнем эпизоде как о сцене возмездия людям за их грехи.
Таким образом, отметим жанровое новаторство Гоголя, отказавшегося от внешне занимательного сюжета, любовной интриги, положительных героев. Свою задачу писатель видел в том, чтобы исследовать призрачную и абсурдную российскую действительность. И этой задаче было подчинено все течение пьесы.

1. Лион П.Э., Лохова Н.М. Литература: Для школьников старших классов и поступающих в вузы: Учебное пособие. М., 2002, с. 209–210.

2. Манн Ю.В., Самородницкая Е.И. Гоголь в школе. М., 2008, с. 122.

3. Манн Ю.В., Самородницкая Е.И. Гоголь в школе. М., 2008, с. 98.

4. Гиппиус В. Гоголь. Л., 1924, с. 100.

5. Там же, с. 100.

Новизна «Ревизора» заключалась, в частности, в том, что Гоголь перестроил тип сценической интриги: теперь она приводилась в движение не любовным импульсом, как в традиционной комедии, но административным, а именно: прибытием в город мнимо высокой особы – ревизора 154 . «Не нужно только позабывать того, в голове всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около ревизора кружатся страхи и надежды всех действующих лиц», – писал он в «Предуведомлении для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора» (1836). Впоследствии такой зачин поразил режиссера Немирович‑Данченко: «одна первая фраза … И пьеса уже начата. Дана фабула и дан ее главнейший импульс – страх» 155 .

Причем, как это часто бывает, новое оказалось хорошо забытым старым. Сам Гоголь в «Театральном разъезде после представления новой комедии» (пьесе малой формы, начатой в 1836 г. как отклик на премьеру «Ревизора») объяснял: «В самом начале комедия была общественным, народным созданием. По крайней мере, такою показал ее сам отец ее, Аристофан. После уже она вошла в узкое ущелье частной завязки, внесла любовный ход, одну и ту же непременную завязку».

Подобную эволюцию комедии рисовали еще и Август Шлегель в «Лекциях о драматическом искусстве и литературе» (18091811) и Фридрих Шлегель в «Истории древней и новой литературы». Также и в «Лекциях профессора Погодина по Герену» (ч. 2, 1836), которыми живо интересовался Гоголь, фигурировало определение древнеаттической комедии как политической. Впоследствии об аналогии между аристофановской комедией и «Ревизором» подробно писал и Вячеслав Иванов 156 , сравнивая безымянный городок городничего с комедийным Городом Аристофана (статья, написанная под влияниям римских бесед с Вс. Мейерхольдом, напоминала знаменитую мейерхольдовскую постановку «Ревизора», где за счет снятия кулис и загородок, что позволяло увидеть все происходящее на заднем плане, происходило мистическое удвоение драмы). Впрочем, в своей комедии Гоголь не вовсе отказался от любовной интриги: в том же «Театральном разъезде», в котором он попытался осмыслить опыт «Ревизора», любовная завязка высмеивалась не вообще, но потому только, что она пользуется избитыми, надуманными приемами.

Ломая традицию, Гоголь отказался и от привычной иерархии главных и второстепенных персонажей. Напротив, в его пьесе во всех перипетиях действия находился не один, не несколько персонажей, но весь их сонм. Сюда же добавлялись еще и персонажи внесценические, заполнявшие все мыслимое пространство города (вспомним, например, сцену из четвертого акта, когда в открывшуюся дверь «выставляется» «фигура во фризовой шинели», что перебивается вмешательством Осипа: «Пошел, пошел! чего лезешь?»). Сам Гоголь назвал это «общей» завязкой, противопоставляя ее «частной завязке», построенной на любовной интриге. «Нет, комедия должна вязаться сама собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. (…) Тут всякий герой; течение и ход пиесы производит потрясение всей машины: ни одно колесо не должно оставаться как ржавое и не вводящее в дело».

О необходимости завязки, выходящей за рамки личной судьбы, постановке всех без исключения персонажей перед лицом общезначимого, рокового для них события, Гоголь писал уже в своей рецензии на картину К. Брюллова, которую Ю. В. Манн предлагает рассматривать как еще один источник драматургической коллизии «Ревизора» и своеобразный краткий конспект структурных принципов пьесы. Пластика окаменения как наглядное выражение общего потрясения дополнительно объединяла эстетические принципы брюлловской картины и гоголевской комедии.

Переосмыслялась в комедии и сама ситуация ревизора, и связанная с ней коллизия qui pro quo. Вместо значительно более традиционных типов: сознательного обманщика‑авантюриста или же случайного лица, по недоразумению попавшего в ложное положение, но не извлекающего из этого выгод, – Гоголь выбирает тип «ненадувающего лжеца», неспособного ни к каким обдуманным действиям, и вместе с тем с успехом выполняющего подсказанную ему обстоятельствами роль. Психологическая и одновременно драматургическая коллизия Хлестакова заключается в том, что он – хвастун и лжец, чьи действия не подчинены какому‑либо корыстному или обдуманному плану, но зато подчиняются силе обстоятельств. Ложь его становится тем самым не страстью и не ремесленным занятием, она всего лишь простодушна и непрофессиональна. Сам Гоголь в 1836 г. в «Отрывке из письма, писанного Автором вскоре после первого представления «Ревизора» одному литератору» разъяснял, что его герой – не лгун по ремеслу, т. е. вовсе не стремится надуть, но видя, что его слушают, говорит развязнее, от души. Ложь Хлестакова вскрывает его подлинную природу: он говорит совершенно откровенно и, привирая, высказывает именно в ней себя таким, как есть. Эту ложь Гоголь называет «почти род вдохновения», «редко кто им не будет хоть раз в жизни».

Именно этим объясняется и успех Хлестакова в городе N (профессиональный мошенник был бы изобличен гораздо быстрее), и вместе с тем странный эффект пьесы, когда внешне совершенно водевильная ситуация неожиданно обретает бытийный подтекст. Герой, который по более традиционной логике должен был бы управлять событиями, подчинен им у Гоголя так же, как и другие персонажи, которые теперь уравниваются в отношении незнания реального хода вещей. Самый большой мошенник в городе (Городничий) терпит поражение не от еще более искусного противника, но от человека, который не прилагал к тому никаких сознательных усилий.

Видоизменяется и амплуа слуги. Гоголевский Осип уже не выступает как помощник в любовных проделках господина, как это было, например, у Мольера. Еще менее он воплощение здравого смысла, комментирующего поступки хозяина с точки зрения неиспорченного сознания, как это было в комедиях Екатерины. Он – дополнение характера господина и одновременно его кривое зеркало: тот же гедонизм, та же доморощенная эстетика комфорта. Так, «галантерейное» обхождение» Осипа – есть не что иное, как низовой вариант знаменитой способности Хлестакова к бесконечному опошлению всего и всех. Как писал Д. Мережковский, «величайшие мысли человечества, попадая в голову Хлестакова, становятся вдруг легче пуха». Одна из главных мыслей XVII и XVIII вв., мысль Монтеня, Гоббса, Жан‑Жака Руссо о «естественном состоянии», о «возврате человека в природу» превращается в призыв к городничихе удалиться «под сень струй», эпикурейское вольнодумство «сокращается у Хлестакова в изречение новой положительной мудрости: «Ведь на то и живешь, чтобы срывать цветы удовольствия»». Но некоторые традиционные ходы (слуга‑помощник) все же комедийно переосмысляются Гоголем: не отсюда ли и привычка Осипа «самому себе читать нравоучения для своего барина».

Подобное устранение фигуры резонера и резонерства как такового имело у Гоголя и другой эффект: преодолевалось традиционное деление персонажей на порочных и добродетельных. Впрочем, как реликт екатерининского типа комедии можно рассматривать финальную реплику Городничего «Чему смеетесь? Над собою смеетесь!..» (ср. в пьесе Екатерины II «О время» сентенцию служанки Мавры: «Всех осуждаем, всех ценим, всех пересмехаем и злословим, а того не видим, что и смеха и осуждения сами достойны».

При работе над «Ревизором» Гоголь сознательно сокращал проявления грубого комизма (такие как, например, потасовки, удары, которые изначально присутствовали в тексте, из окончательной редакции пьесы были удалены). Из фарсовых сцен в пьесе осталась лишь одна: сцена падения Бобчинского у двери (вообще же само имя Бобчинский, в сочетании с Добчинским восходит к фольклорному архетипу: Фома и Ерема). Сцены подслушивания, которые обычно бывают источником комедийных коллизий, также подвергаются переосмыслению. Так, когда Бобчинский подслушивает разговор Городничего с Хлестаковым, это не ведет к раскрытию тайны (он слышит лишь то, что и так стало бы ему известно). Трансформация и редуцирование комических приемов перемещает комическое начало в сферу психологического взаимодействия персонажей. «Гоголь находит сценическое движение в неожиданностях, которые проявляются в самих характерах, в многогранности человеческой души, как бы примитивна она ни была».

Парадоксальным образом при всем своем новаторстве Гоголь довольно четко соблюдал каноны классицистической драматургии. Сюда относятся и говорящие имена, свойственные комедии классицизма, прямо указующие на порок: Держиморда («ударит так, что только держись», Ляпкин‑Тяпкин (дела, идущие в суде тяп‑ляп), Хлестаков («легкость в мыслях необыкновенная») и т. д.

Идя в разрез с романтической эстетикой, боровшейся за низвержение оков трех единств (требование, предельно жестко сформулированное В. Гюго в «Предисловии» к «Кромвелю», – позиция, которой не чужд был и Пушкин), Гоголь скрупулезно придерживается всех единств. Пожалуй, единственное слабое отступление мы наблюдаем лишь в одной позиции: вместо одного места действия в комедии фигурируют два – комната в гостинице и комната в доме городничего. Что касается единства времени, то здесь Гоголь четко придерживается классицистического закона, хотя и в ослабленном варианте: традиционно возможно было более строгое соблюдение единства – не более 24 часов, что, в частности, предписывалось «Поэтическим искусством» Буало; менее строгий вариант предполагал не более 36 часов, т. е. полутора суток. Если при этом вспомнить, что четвертый и пятый акт «Ревизора» представляют собой событий последующего дня, то становится понятно, что действие комедии умещается в полутора суток. Что касается единства действия, то очевидно, что соблюдено и оно. Более того, как уже говорилось, именно на единстве действия, понятого как единство ситуации, и держится вся комедия.

Композиционно пьеса также была очень тщательно выстроена. Всего она состояла из пяти актов. Кульминация наступала ровно посредине: в 6‑м явлении 3‑го действия, состоящего из 11 явлений. Участники коллизии симметрично вводились в действие: в первом действии Сквозник‑Дмухановский беседовал с каждым из горожан, в четвертом действии чиновники поочередно наносили визиты Хлестакову. В пятом действии следовало новое представление всех действующих лиц, но теперь уже косвенное, через призму восприятия Хлестакова, пишущего письмо Тряпичкину. Излишне говорить, насколько симметрично была выстроена Гоголем и завершающая немая сцена с городничим «посередине в виде столпа…». Как писал Андрей Белый, «фабула снята, фабула – круг… Последнее явление возвращает к первому; и там и здесь – страх: середина же – вздутый морок».

При этом развязка, наступавшая в пятом действии, естественно знаменуя финал, выполняла вместе с тем роль новой кульминации, что выражалось немой сценой, близкой по жанру популярным в конце XVIII – начале XIX в. «живым картинам», введенным в театральный и светский обиход Ж. Л. Давидом и Ж. Б. Изабэ. Впрочем, как раз здесь Гоголь и отступал от законов правдоподобия: сцена, согласно указаниям автора, должна была длиться от полутора до двух‑трех минут и заключала в себе множественность смыслов, вплоть до эсхатологического значения высшего, Божественного суда. Важнейшей ее чертой было всеобщее окаменение персонажей 157 .