Русское дворянство в изображении тургенева кратко. Образ русской дворянской усадьбы в романе тургенева дворянское гнездо. Как соотносится Базаров с героями предшествующей эпохи

Муниципальное общеобразовательное учреждение

“Средняя общеобразовательная школа с углубленным

изучением отдельных предметов №7 имени А.С. Пушкина”.

(По роману И.С. Тургенева “Дворянское гнездо”)

Выполнил ученик 11 б класса

Смирнов А.

Проверила Сорокина Л.И.

1. Введение…………………………………………………….…………….. 4

2. Сложные “пятидесятые”…………………………………………... 8

3. Герои “Дворянского гнезда”……..………………………….…….. 10

Фёдор Лаврецкий………………………………………………….…… 10

Западник Паншин………………………………….…………………... 12

Михалевич и Лаврецкий ……………………………………………….. 13

Лиза Калитина………………………………………………………….. 13

Лиза и Фёдор, музыка и ее роль в раскрытии их отношений…………………………………………………………………… 15

Послание Лаврецкого потомкам ……..………….…………………… 17

“Почему же такой грустный аккорд в финале романа?”........................... 19

Момент жизненного перелома Тургенева…………………………... 20

4. Анализ творчества Тургенева в 1850-е годы …………………. 22

5. Заключение……………………………………………………………..... 30

6. Библиография…………..………………………………………... 32

Введение

Прежде чем обратиться к тексту “Дворянского гнезда”, подумаем над тем, почему Тургенев решил написать это произведение. Мысленно перенесёмся в далёкий от нас 1858 год, ставший столь судьбоносным для писателя.

Итак, вернувшись в июне 1858 года в Россию из-за границы, Иван Сергеевич ненадолго задержался в Петербурге. В ресторане чествовали возвратившегося на родину живописца Александра Иванова, который привез детище всей своей жизни - картину «Явление Христа народу». На обеде присутствовали многие из членов редакции «Современника» во главе с Некрасовым. Возник оживленный разговор о новых планах в издании журнала. Некрасов считал, что важные события, которые совершались в России, требовали от «Современника» более четкой общественной позиции в разгоравшейся вокруг реформы борьбе. Но Тургенев еще не чувствовал внутренних разногласий, возникших в его отсутствие среди либеральных и революционно-демократических групп в редакции журнала. Одержимый идеей союза и единства всех антикрепостнических сил, он был взволнован другим: поднимала голову реакция. Отстранены от двора либерально мыслящие воспитатели наследника престола В. П. Титов и К. Д. Кавелин. В Министерстве народного просвещения подал в отставку Г. А. Щербатов.

Реакция поднимает свой голос - вот что страшно, Некрасов. Мне рассказывали в Париже, какую речь держал недавно перед вами, редакторами, министр просвещения Ковалевский: «Я, дескать, стар и с препятствиями не могу бороться, меня только выгонят - вам, господа, хуже может быть». Ведь умолял же он вас быть крайне осторожными?

Вы преувеличиваете опасность консервативной партии, Иван Сергеевич. Бояться их не следует, - отвечал Некрасов.

Я тоже так думаю. Что они ни делай, камень покатился под гору - и удержать его нельзя. Но все же все же... Александр Николаевич окружен именно такими людьми и, может быть, даже худшими, чем мы предполагаем. В таких обстоятельствах нам всем нужно держаться дружно и крепко за руки, а не заниматься дрязгами и мелкими разногласиями, - наставительно закончил Тургенев и перевел разговор на давно волновавший его вопрос: - Кстати, скажи ты мне наконец, кто такой «Лайбов», статьи которого в «Современнике», несмотря на однолинейность и суховатость, дышат искренней силой молодого, горячего убеждения? Я с интересом прочел его статью о «Собеседнике любителей российского слова»: только проницательный ум мог так легко извлечь из событий прошлого урок, полезный для современности. Так умел говорить об истории покойный Грановский.

Этот юноша - находка для журнала. Его пригласил к сотрудничеству Чернышевский. Это Николай Александрович Добролюбов, молодой человек, выходец из духовного сословия. Я уверен, что знакомство с ним доставит тебе истинное удовольствие, - торопливо и увлеченно говорил Некрасов.

Я буду рад с ним познакомиться. Но вот что меня настораживает, Николай Алексеевич: не принимает ли наш журнал слишком однобокий и суховатый характер? Я уважаю Чернышевского за его начитанность и ум, за твердость убеждений. Но как далеко ему до Белинского, который учил своими статьями понимать настоящее искусство, воспитывал в современниках взыскательный эстетический вкус! Мы растеряли в последнее время все это. Во Флоренции я встретился с Аполлоном-Григорьевым и, как мальчишка, проводил с ним в беседах и спорах целые ночи. Он; конечно, впадает в славянофильские крайности, и это его беда. Но какая энергия, какой темперамент! И, главное, какой эстетический вкус, чутье, благородство, готовность к самопожертвованию во имя высокого идеала. Он живо напомнил мне покойного Белинского. Почему бы нам не привлечь его к сотрудничеству в журнале? Его статьи уравновесили бы критический отдел, внесли бы живость и эстетический блеск. Они служили бы прекрасным дополнением к умным, но суховатым работам Чернышевского. Право, подумайте, Некрасов. Ведь вам писал Боткин? Подумайте. А по возвращении моем из Спасского осенью мы всё обстоятельно обсудим. Вопрос настолько важен, что спешка может лишь повредить. Нам нужно сейчас объединиться в борьбе с общим врагом, который, увы, коварен и многолик. В Париже я был на обеде у нашего посланника Киселева. Присутствовали там все русские, кроме одного... Это был француз Геккерен... Да, да! тот самый Дантес! Убийца нашего Пушкина. Он - любимчик Луи Наполеона, этого новоявленного французского цезаря. Но каково презрение нашего сановника к русской культуре и русскому народу! Вот оно, лицо нашей придворной аристократии, окружающей государя, вот подлинные наши враги, Некрасов...

Тургенев торопился на родину в надежде застать там в полном разгаре выборы в губернский комитет по крестьянскому делу. Важно было подействовать на местное дворянство, добиться, чтобы в комитет попали достойные, либерально настроенные люди. На другой же день по приезде в Спасское он отправился в Орел, но на комитетские выборы, к великой своей досаде, опоздал: «...они уже были кончены - весьма скверно, как оно и следовало ожидать: благородное дворянство выбрало людей самых озлобленно-отсталых».

Город навеял смутные воспоминания о детстве. Блуждая по знакомым зеленым улицам, он вышел на крутой берег Орлика. Деревянный дворянский особнячок завершал глухую, утопавшую в садах улицу. Тургенев зашел во двор и погрузился в тишину огромного сада. Зеленой сплошной стеной стояли в нем высокие липы, то здесь, то там зеленели заросли сирени, бузины, орешника. «Светлый день клонился к вечеру, небольшие розовые тучки стояли высоко в небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури, - складывались в сознании Тургенева первые строки «Дворянского гнезда». - Перед раскрытым окном красивого дома в одной из крайних улиц губернского города О. сидели две женщины...»

Потом было трехдневное свидание с Марией Николаевной Толстой в Ясной Поляне, всколыхнувшее старые, угасшие мечты о счастье...

А потом он вместе с А. А. Фетом поехал в свое имение Топки - поохотиться, а заодно, по мысли Тургенева, решить на месте крестьянский вопрос.

Писатель остро злободневный, писатель непримиримый к главному врагу русской жизни той эпохи, Иван Сергеевич, как и большинство писателей, его современников, вступил с этой проблемой в бой оружием художественного слова. И это слово русской литературы сломило врага, во всяком случае решительно способствовало победе над ним. Тургенев писал в «Литературных и житейских воспоминаниях» (1868): «Крепостное право - это иго, едва ли менее жестокое, нежели татаро-монгольское, по справедливому замечанию известного мыслителя, декабриста (был заочно приговорен к смертной казни),- Николая Ивановича Тургенева, было уделом только русского человека». По законам царизма, «каждый дворянин, кто бы он ни был по своей национальности - англичанин, француз, немец, итальянец, так же как татарин, армянин, индеец, может иметь крепостных, при исключительном условии, чтобы они были русскими. Если бы какой-либо американец прибыл в Россию с негром-рабом, то, ступив на русскую почву, невольник станет свободным. Таким образом,- заключает Н. Тургенев,- рабство является привилегией лишь русских людей».

Естественно, что он этим не ограничился, а пошел дальше: стал решать проблемы крестьян у себя в усадьбе Фет вспоминал позднее, что заброшенная усадьба Лаврецкого Васильевское точно соответствовала тургеневским Топкам.

Мужики явились утром, и Фет был свидетелем хозяйственных распоряжений Тургенева. «Красивые и, видимо, зажиточные крестьяне без шапок окружали крыльцо, на котором он стоял и, отчасти повернувшись к стенке, царапал ее ногтем. Какой-то мужик ловко подвел Ивану Сергеевичу о недостаче у него тягольной земли и просил о прибавке таковой. Не успел Иван Сергеевич обещать мужику просимую землю, как подобные настоятельные просьбы явились у всех, и дело кончилось раздачей всей барской земли крестьянам».

Такое поведение писателя нельзя назвать удивительным. Одно из отличительных свойств многогранного таланта Тургенева - чувство нового, способность улавливать нарождающиеся тенденции, проблемы и типы общественной действительности, многие из которых стали воплощением явлений исторически значительных. На эту черту его дарования обращали внимание многие писатели и критики - Белинский, Некрасов, Л. Толстой, Достоевский. «Мы можем сказать смело, - писал Добролюбов, - что уже если г. Тургенев тронул какой-нибудь вопрос в своей повести, если он изобразил какую-либо сторону общественных отношений, то это служит ручательством за то, что вопрос этот действительно поднимается или поднимется скоро в сознании образованного общества, что эта новая сторона жизни начинает выдвигаться и скоро выкажется ярко перед глазами всех». Поэтому Тургенев всегда пытался стать для остальных примером номер один, в том числе и в крестьянском вопросе.

Писатель уезжал из Топков с чувством исполненного долга. Но не ведал либеральный хозяин Спасского, что его распоряжения обращаются усилиями дядюшки-управляющего в нечестную игру, по пословице: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало».

Фет приводит один из образцов разговора дядюшки-управляющего с мужиками той же деревни Топки:

«Спрашиваю двух мужиков-богачей, у которых своей покупной земли помногу: „Как же ты, Ефим, не постыдился просить?" - „Чего же мне не просить? Слышу, другим дают, чем же я-то хуже?"».

Музей-усадьба Спасское-Лутовиново

В это время Тургенев писал своим друзьям в Париж из Спасского: «Я вместе с дядей занимаюсь устройством моих отношений с крестьянами: с осени они все будут переведены на оброк, то есть я уступлю им половину земли за ежегодную арендную плату, а сам для обработки моих земель буду нанимать работников. Это будет только переходное состояние, впредь до решения комитетов; но ничего окончательного нельзя сделать до тех пор».

Ездил Тургенев в Тулу для того, чтобы помочь князю Черкасскому провести либеральных кандидатов на дворянских выборах в губернский комитет. Там он «много спорил, говорил, кричал», а вернувшись в Спасское, вновь отправился в Орел, чтобы присутствовать на заседаниях новоизбранного губернского комитета по крестьянскому делу.

Тургенев впервые жил столь напряженной, деятельной жизнью. Он чувствовал себя одним из главарей прогрессивной партии, одним из зачинателей великого исторического дела. Конечно, он имел на это полное моральное право, видел в этом свою святую обязанность. Наконец-то воочию сбывались надежды и мечты его юности, а младший друг и в известной мере ученик Мопассан, разъясняя европейской общественности значение творчества И. С. Тургенева, рассказывал о том, что на одном из банкетов в память об отмене крепостного права министр Милютин, «провозглашая тост за Тургенева, сказал ему: «Царь специально поручил мне передать вам, милостивый государь, что одною из причин, более всего побудивших его к освобождению крепостных, была ваша книга «Записки охотника».

Да, мы помним целую галерею помещиков-крепостников, созданную Тургеневым, крепостников, порою даже и утонченно образованных, но все же рассматривающих подвластных им крестьян, составляющих подавляющее большинство нации, как свою «крещеную собственность». Мы помним и впечатляющие фигуры русских мужиков - тех самых, которые ведь совсем еще недавно спасли Отечество в войне 12-го от нашествия «двунадесяти языков», изумив потрясенную Европу величием духа, несгибаемостью нерастраченной мощи,- богатырей, согнутых, подавленных врагом внутренним - крепостничеством. В живых, полнокровных образах Тургенев являл России и миру - во что обращает крепостное право богатырей. Но главная, убеждающая сила его художественного оружия была все-таки в ином. Как точно заметил Лев Толстой, существенное значение и достоинство тех же «Записок охотника» прежде всего в том, что Тургенев «сумел в эпоху крепостничества осветить крестьянскую жизнь и оттенить ее поэтические стороны», в том, что он находил в русском простом народе «больше доброго, чем дурного».

Сложные “пятидесятые”

Как вы уже, должно быть, поняли, в 50-х годах в «Современнике» появляется ряд статей и рецензий, отстаивавших принципы материалистической философии и разоблачавших беспочвенность и дряблость русского либерализма; широкое распространение получает сатирическая литература («Искра», «Свисток»). Тургеневу не нравятся эти новые веяния, и он стремится противопоставить им нечто другое, чисто эстетическое. Он пишет ряд повестей, которые были в какой-то мере антитезой гоголевскому направлению литературы, освещая в них преимущественно интимную, психологическую тематику. В большинстве из них затрагиваются проблемы счастья и долга и на первый план выдвигается мотив невозможности личного счастья для глубоко и тонко чувствующего человека в условиях русской действительности («Затишье», 1854; «Фауст», 1856; «Ася», 1858; «Первая любовь», 1860). Явственно звучит в эти годы в творчестве Тургенева также мотив ничтожности всех общественных и житейских забот человека перед всесильной и равнодушной ко всему природой («Поездка в Полесье», 1857). Повести трактуют нравственные, эстетические проблемы и овеяны мягким и грустным лиризмом. Они вплотную подводят писателя к проблематике нового романа - «Дворянское гнездо».

Наиболее близка к «Дворянскому гнезду» повесть «Фауст», написанная в эпистолярной форме. Эпиграфом к повести Тургенев поставил слова Гете: «Ты должен самоотрекаться». Мысль о том, что счастье в нашей жизни преходяще и что человек должен думать не о счастье, а о своем долге, пронизывает все девять писем «Фауста». Автор вместе со своей героиней утверждает: о счастье «думать нечего; оно не приходит - что за ним гоняться! Оно - как здоровье: когда его не замечаешь, значит оно есть». В финале повести автор приходит к весьма грустному выводу: «Жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение... жизнь - тяжелый труд. Отречение, отречение постоянное - вот ее тайный смысл, ее разгадка: не исполнение любимых мыслей и мечтаний, как бы они возвышенны ни были, - исполнение долга, вот о чем следует заботиться человеку; не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща; а в молодости мы думаем: чем свободнее, тем лучше; тем дальше уйдешь. Молодости позволительно так думать; но стыдно тешиться обманом, когда суровое лицо истины глянуло наконец тебе в глаза».

Подобный же мотив звучит и в повести «Ася». Причину неосуществившегося счастья в этой повести Тургенев объясняет несостоятельностью «лишнего человека», безвольного дворянского Ромео, который пасует в любви и позорно капитулирует в решительный момент объяснения. Н. Г. Чернышевский в статье «Русский человек на гепйег-уоиз» («Атеней», 1858) вскрыл социальную сущность безволия тургеневского героя, показал, что его личное банкротство является выражением начинающегося банкротства социального.

Пессимистические размышления писателя о жизни наложили отпечаток и на повесть «Поездка в Полесье», которая первоначально была задумана как очередной охотничий очерк. В этой повести Тургенев пишет об отношении человека к природе. Величественная и прекрасная природа, которую в таких светлых тонах и так проникновенно воспел художник в раннем творчестве, в «Поездке в Полесье» превращается в холодную и страшную «вечную Изиду», враждебную человеку: «Трудно человеку, существу единого дня, вчера рожденному и уже сегодня обреченному смерти, - трудно ему выносить холодный, безучастно устремленный на него взгляд вечной Изиды; не одни дерзостные надежды и мечтания молодости смиряются и гаснут в нем, обхваченные ледяным дыханием стихии; нет - вся душа его никнет и замирает; он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли - и ни одна игла не дрогнет на этих ветвях».

Герои «Дворянского гнезда»

В 1858 г. был написан роман «Дворянское гнездо» и опубликован в первой книжке «Современника» за 1859 г. Это произведение отличается классической простотой сюжета и в то же время глубокой разработкой характеров, на что обратил внимание еще Д. Писарев, назвав в своей рецензии роман Тургенева «самым стройным и самым законченным из его созданий». В романе «Рудин», написанном в 1856 году, присутствовал дух дискуссии. Здешние герои решали философские вопросы, истина рождалась у них в споре.

А вот герои "Дворянского гнезда" сдержанны и немногословны. Их внутренняя жизнь протекает не менее напряженно, и работа мысли совершается неустанно в поисках истины - только почти без слов. Они всматриваются, вслушиваются, вдумываются в жизнь, окружающую их и свою собственную, с желанием понять ее.

Федор Лаврецкий

Главный герой романа Федор Лаврецкий происходит из старинного родовитого дворянства. О чем говорит читателю имя героя? Тургенев не случайно называет его Федором. Это имя означает «Божий дар». Наречен герой был в честь одного из любимых в русском народе святых мучеников Федора Стратилата (9-я глава). Можно сказать, что образ Лаврецкого несет в себе временное начало. Тургенев подчеркивает, что предки Лаврецкого были оторваны от родной национальной почвы, не понимали народ и не стремились узнать его запросы и интересы. Им казалось, что они постигают высокую культуру, когда общаются с представителями аристократии за границей. Но все теории, которые они вычитывали и дилетантски усваивали из книг западных философов и общественных деятелей, были неприменимы к русской крепостнической действительности. Называя себя «аристократами духа», эти люди читали произведения Вольтера и Дидро, поклонялись Эпижуру и толковали о высоких материях, выдавали себя за поборников просвещения и апостолов прогресса. Но в то же время у них в усадьбах господствовали деспотизм и мелкое тиранство: избиение крестьян, бесчеловечное обращение с прислугой, разврат, унижение дворовых.

Типичным «цивилизованным» барином был отец Федора Лаврецкого Иван Петрович, который хотел видеть в своем Федоре «сына натуры». Сторонник спартанского воспитания, он приказывал будить сына в четыре часа утра, обливать его холодной водой, велел ему бегать вокруг столба на веревке, есть один раз в день, ездить верхом. Для соблюдения же светского шика и в угоду принятым обычаям он заставлял Федора одеваться по-шотландски, штудировать, по совету Руссо, международное право и математику, а для поддержания рыцарских чувств - изучать геральдику.

Такое уродливое воспитание могло духовно искалечить юношу. Однако этого не произошло. Вдумчивый, трезво и практически мыслящий, восприимчивый ко всему естественному, Федор быстро почувствовал вред этого вопиющего разрыва между подлинной жизнью, от которой его искусственно отгораживали, и книжной философией, которой его ежедневно пичкали. Пытаясь преодолеть этот разрыв между теорией и практикой, между словом и делом, он мучительно искал новых путей жизни. В отличие от своих предков, вопреки воспитательной системе своего отца, он стремился сблизиться с народом, хотел трудиться сам. Но он не был приучен к труду и плохо знал реальные условия русской действительности. И все же, несмотря на это, Лаврецкий, в отличие от своего современника Рудина, «требовал прежде всего признания народной правды и смирения перед нею». В спорах с Паншиным Лаврецкий выдвигает этот вопрос на первый план. Отстаивая самостоятельность развития России и призывая познать и любить родную землю, Лаврецкий резко критикует крайности западнических теорий Паншина. Когда Паншин спрашивает Лаврецкого: «Вот вы, вернулись в Россию, - что же вы намерены делать?», - Лаврецкий с гордостью отвечает: «Пахать землю и стараться как можно лучше ее пахать»

Западник Паншин

Противником Лаврецкого Тургенев сделал одного из худших западников - Паншина, низкопоклонствующего перед Европой, символом которой можно считать русскую по происхождению, но француженку душой Варвару Павловну Лаврецкую. «Он сознавал, что Варвара Павловна, в качестве настоящей, заграничной львицы, стояла выше его, а потому он и не вполне владел собою». Карьерист и позер, человек, который «где нужно - почтителен, где можно - дерзок», при случае любящий «пускать в ход германское словцо, черпающий свои познания из ходовых французских брошюр, этот 27-летний камер-юнкер называет Лаврецкого отсталым консерватором, помпезно декларирует: «Россия отстала от Европы; нужно подогнать ее», «мы даже мышеловки не выдумали».

Тургенев в «Литературных и житейских воспоминаниях», говоря о своей принадлежности к западникам, в то же время писал: «Однако я, несмотря на это, с особенным удовольствием вывел в лице Паншина (в «Дворянском гнезде») все комические и пошлые стороны западничества».

Не случайно Лаврецкий выходит победителем из спора с Паншиным. Старушка Марфа Тимофеевна, радуясь победе Федора, говорит ему: «Отделал умника, спасибо». Лиза, которая внимательно следила за спором, «вся была на стороне Лаврецкого».

В образе Паншина Тургенев дал резкую критику не только западничества, но и дворянского дилетантизма. Эгоист, человек без определенных убеждений, самодовольно верящий в свою одаренность, развязный, рисующийся перед всеми и перед самим собой, Паншин, по справедливому замечанию Писарева, сочетает в себе черты Молчалина и Чичикова, с той лишь разницей, что он «приличнее их обоих и несравненно умнее первого». Разыгрывая из себя то государственного мужа, то художника и артиста, разглагольствуя о Шекспире и Бетховене, этот посредственный чиновник в сущности недалеко ушел от Молчалина и Чичикова.

Создав образ Паншина, Тургенев был более критичен, чем Гончаров, так как реалистически показал, что не умные и рассудительные Штольцы и Петры Адуевы формируются на государственной службе, в департаментах, присутствиях и канцеляриях, а пустые, холодные и бесплодные Паншины, - люди, не имеющие твердых убеждений, не стремящиеся ни к чему, кроме высокого чина, обеспеченного положения и «блестящей» супружеской партии.

Михалевич и Лаврецкий

Если в спорах с западником Паншиным Лаврецкий побеждает, обнаруживая положительные черты, и симпатии автора на его стороне, то этого нельзя сказать о спорах Лаврецкого со своим товарищем по университету энтузиастом Михалевичем. Пылкий и восторженный, склонный, подобно Рудину, к общим рассуждениям, Михалевич критикует Лаврецкого за безделье и «байбачество», за аристократизм, то есть за те качества, которые были унаследованы от предков и входили отрицательными компонентами в характер Лаврецкого. «Ты - байбак, - говорит Михалевич Лаврецкому, - и ты злостный байбак, байбак с сознаньем, не наивный байбак», «вся ваша братия - начитанные байбаки». Конечно, идеалист Михалевич несколько увлекается критикой, ибо вряд ли можно назвать Федора Лаврецкого злостным «байбаком». Однако справедливость требует признать, что черты лени и байбачества, в какой-то мере сближающие Лаврецкого с Обломовым, в нем есть. Обломов, как и Лаврецкий, наделен прекрасными душевными качествами: добротой, кротостью, благородством. Он не хочет и не может участвовать в суете окружающей несправедливой жизни. Однако своих дел у Обломова, как и у Лаврецкого, нет. Бездеятельность - это трагедия. Имя Обломова стало нарицательным при обозначении человека, полностью неспособного к какой-либо практической деятельности. Обломовщина сильна и в Лаврецком. Это отмечал и Добролюбов.

«Дворянское гнездо» несет в себе явный отсвет славянофильских идей. Славянофилы считали черты, воплотившиеся в характерах главных героев, выражением вечной и неизменной сущности русского характера. Но Тургенев, очевидно, не мог считать достаточными для жизни эти черты личности своего героя. «Как деятель, он - ноль» - вот что более всего беспокоило автора в Лаврецком. Проблема деятельного начала в человеке - проблема острая для самого писателя и злободневная как для его, так и для нашей эпохи. Поэтому роман интересен и современному читателю.

Наряду с глубокими и актуальными идейными спорами в романе получила освещение этическая проблема столкновения личного счастья и долга, которая раскрывается через взаимоотношения Лаврецкого и Лизы, являющиеся сюжетным стержнем «Дворянского гнезда».

Лиза Калитина

Образ Лизы Калитиной - огромное поэтическое достижение Тургенева-художника. Имя ее означает «почитающая Бога». Героиня своим поведением вполне оправдывает его значение. Девушка, обладающая природным умом, тонким чувством, цельностью характера и моральной ответственностью за свои поступки, Лиза преисполнена большой нравственной чистоты,

доброжелательности к людям; она требовательна к

себе, в трудные минуты жизни способна к

самопожертвованию.

Многие из этих черт характера сближают Лизу с

пушкинской Татьяной, что неоднократно отмечала

современная Тургеневу критика. Еще больше сближает

ее с любимицей великого поэта тот факт, что она

воспитывалась под влиянием своей няни, Агафьи,

ибо у девушки не было душевной близости ни с

родителями, ни с француженкой-гувернанткой.

История Агафьи, дважды за свою жизнь отмеченной барским вниманием, дважды перенесшей опалу и смирившейся перед судьбой, могла бы составить целую повесть. Автор ввел историю Агафьи по совету критика Анненкова - иначе, по мнению последнего, был непонятен конец романа, уход Лизы в монастырь. Тургенев показал, как под влиянием сурового аскетизма Агафьи и своеобразной поэзии ее речей сформировался строгий душевный мир Лизы. Религиозное смирение Агафьи воспитало в Лизе начало всепрощения, покорности судьбе и самоотречения от счастья. Да, Лиза воспитана в религиозных традициях, однако ее привлекают не религиозные догмы, а проповедь справедливости, любви к людям, готовность пострадать за других, принять на себя чужую вину, пойти, если это потребуется, на жертвы.

Что самое интересное, самому Тургеневу по натуре ничто не было более чуждо, чем религиозное самоотречение, отказ от людских радостей. Тургеневу была присуща способность наслаждаться жизнью в самых разных ее проявлениях. Он тонко чувствует прекрасное, испытывает радость и от естественной красоты природы, и от изысканных созданий искусства. Но более всего умел он ощутить и передать красоту человеческой личности, пусть не близкой ему, но цельной и совершенной. И поэтому такой нежностью овеян образ Лизы. Вот почему Лиза – одна из тех героинь русской литературы, которым легче отказаться от личного счастья, чем причинить страдания другому человеку. Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа. Естественное и нравственное в человеке часто находится в антагонистическом столкновении. Нравственный подвиг - в самопожертвовании. Исполняя долг, человек обретает нравственную свободу. Эти слова являются ключом к образу Лизы Калитиной.

Лиза сохраняет присущий ей от природы живой ум, сердечность, любовь к прекрасному и - что самое главное - любовь к простому русскому народу и ощущение своей кровной связи с ним. «Лизе и в голову не приходило, - пишет Тургенев, - что она патриотка; но ей было по душе с русскими людьми; русский склад ума ее радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала со старостой материнского имения, когда он приезжал в город, и беседовала с ним, как с ровней, без всякого барского снисхождения». Это здоровое, естественное и живительное начало, сочетающееся с другими положительными качествами Лизы, уже при первом знакомстве с ней почувствовал Лаврецкий.

Возвратившись из-за границы после разрыва с женой, Лаврецкий утратил было веру в чистоту человеческих отношений, в женскую любовь, в возможность личного счастья. Однако общение с Лизой постепенно воскрешает его былую веру во все чистое и прекрасное. Сначала, еще не отдавая самому себе отчета в своих чувствах к Лизе, Лаврецкий желает ей счастья. Умудренный своим печальным жизненным опытом, он внушает ей, что личное счастье превыше всего, что жизнь без счастья становится серой,

тусклой, невыносимой. Он убеждает Лизу искать

личного счастья и сожалеет о том, что для него эта

возможность уже утрачена.

Потом, поняв, что он глубоко любит Лизу, и

видя, что их взаимопонимание с каждым днем

растет, Лаврецкий начинает мечтать о

возможности личного счастья и для себя самого.

Внезапное известие о смерти Варвары Павловны

всколыхнуло его, окрылило надеждой на

возможность перемены жизни.

Тургенев не прослеживает в деталях возникновение духовной близости между Лизой и Лаврецким. Но он находит другие средства передачи быстро растущего и крепнущего чувства. История взаимоотношений Лизы и Лаврецкого раскрывается в их диалогах и с помощью тонких психологических наблюдений и намеков автора.

Лиза и Фёдор, музыка и ее роль в раскрытии их отношений

Важную роль в поэтизации этих взаимоотношений и взаимоотношений других людей выполняет музыка Лемма.

Старик Лемм недаром по национальности немец, в этом кроется отсылка к немецкой романтической культуре. Лемм - состарившийся романтик, его судьба воспроизводит вехи пути романтического героя, однако оправа, в которую она помещена, - невесёлая русская действительность точно бы выворачивает всё наизнанку. Одинокий странник, невольный изгнанник, всю жизнь мечтающий о возвращении на родину, попав в неромантическое пространство “ненавистной” России, превращается в неудачника и горемыку. Единственная нить, связывающая его с миром возвышенного, - музыка. Музыка становится и почвой для сближения Лемма с Лаврецким. Лаврецкий проявляет интерес к Лемму, его творчеству, и Лемм раскрывается перед ним, как бы оркеструя душевную жизнь Лаврецкого, переводя её на язык музыки. Всё, что происходит с Лаврецким, Лемму понятно, так как и сам он тайно влюблён в Лизу. Лемм сочиняет для Лизы кантату, пишет романс о “любви и звёздах” и, наконец, создаёт вдохновенную композицию, которую играет Лаврецкому в ночь его свидания с Лизой.

“Давно Лаврецкий не слышал ничего подобного:

сладкая, страстная мелодия с первого звука

охватывала сердце; она вся сияла, вся томилась

вдохновением, счастьем, красотою, она росла и

таяла; она касалась всего, что есть на земле

дорогого, тайного, святого...” Звуки новой

музыки Лемма дышат любовью - Лемма к Лизе,

Лаврецкого к Лизе, Лизы к Лаврецкому, всех ко

всем. Под ее аккомпанемент раскрываются

лучшие движения души Лаврецкого; на фоне

музыки происходят поэтические объяснения

героев. Как это не парадоксально, Лемм, будучи по

национальности немец, был более русским, нежели

жена Федора Лаврецкого. Только благодаря этому ему и удалось написать такую чудесную музыку, шедшую из глубин его нестареющей души.

Для Варвары Павловны музыка – это легкая игра, необходимое средство обольщения и самовыражения для артистической натуры. Тургенев намеренно использует красноречивые и однозначные характеристики игры и пения героини: “удивительная виртуозка”; “бойко пробежала пальцами по клавишам”; “мастерски сыграла блестящий и трудный этюд Герца. У ней было много силы и проворства”; “внезапно заиграла шумный штраусовский вальс в самой середине вальса она вдруг перешла в грустный мотив… Она сообразила, что веселая музыка нейдет к ее положению”. “Голос у Варвары Павловны утратил свежесть, но она владела им очень ловко”. Она “кокетливо ”сказала” французскую ариетку”.

С не меньшей иронией охарактеризован отношением к музыке “дилетант” (по определению Лемма) Паншин. Еще в 4-й главе автор пишет о “бурном аккомпанементе” Паншина самому себе при исполнении им собственного

романса, о том, как во время пения он вздыхал,

продемонстрировать, как тяжело ему

переносить безответное чувство любви к Лизе.

Рядом с Варварой Павловной важно показать

себя истинным артистом, и он “сперва робел и

слегка фальшивил, потом вошел в азарт, и если

пел не безукоризненно, то шевелил плечами,

покачивал всем туловищем и поднимал по

временам руку как настоящий певец”.

Но вернемся к Лаврецкому. Блеснувшая для

него надежда была призрачной: известие о

смерти жены оказалось ложным. И жизнь со

своей неумолимой логикой, со своими законами разрушила светлые иллюзии Лаврецкого. Приезд жены поставил героя перед дилеммой: счастье с Лизой или долг по отношению к жене и ребенку.

Тем не менее какие-то тревожные предчувствия заставляли Тургенева параллельно с бурной, деятельной жизнью сочинять в уединенном кабинете элегически грустные страницы «Дворянского гнезда». Вдумываясь в историю жизни «гнезда» Лаврецких, Тургенев резко критикует дворянскую беспочвенность, оторванность этого сословия от родной культуры, от русских корней, от народа. Есть опасение, что эта беспочвенность может причинить России много бед. В современных условиях она порождает самодовольных бюрократов-западников, каким является в романе Паншин. Для Паншиных Россия - пустырь, на котором можно осуществлять любые общественные и экономические эксперименты. Устами Лаврецкого Тургенев разбивает крайних либералов-западников по всем пунктам их головных космополитических программ. Он предостерегает от опасности «надменных переделок» России с «высоты чиновничьего самосознания», говорит о катастрофических последствиях тех реформ, которые «не оправданы ни знанием родной земли, ни верой в идеал».

В «Дворянском гнезде» впервые воплотился идеальный образ тургеневской России, скрыто полемичный по отношению к крайностям либерального западничества и революционного максимализма. Под стать русской величавой и неспешной жизни, текущей неслышно, «как вода по болотным травам», - лучшие из дворян и крестьян, выросших на ее почве.

В статье «Когда же придет настоящий день?» Добролюбов указывал, что Лаврецкий, полюбив Лизу, - «чистое, светлое существо, воспитанное в таких понятиях, при которых любовь к женатому человеку есть ужасное преступление», был объективно поставлен в такие условия, когда он не мог сделать свободного шага. Во-первых, потому, что чувствовал себя морально обязанным перед женой, во-вторых, это означало бы поступить вопреки взглядам любимой им девушки, идти наперекор всем нормам общественной морали, традициям, закону. Он вынужден был покориться печальным, но неумолимым обстоятельствам. Добролюбов увидел драматизм положения Лаврецкого «не в борьбе с собственным бессилием, а в столкновении с такими понятиями и нравами, с которыми борьба действительно должна устрашить даже энергичного и смелого человека».

Послание Лаврецкого потомкам

Признав невозможность личного счастья, Лаврецкий в конце романа с грустью обращается к молодому поколению: «Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, - думал он, и не было горечи в его думах, - жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть - и сколько из нас не уцелело! - а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне, после сегодняшнего дня, после этих ощущений, остается отдать вам последний поклон- « и хотя с печалью, но без зависти, безо всяких темных чувств, сказать, в виду конца, в виду ожидающего бога: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!». Тургенев показывает, таким образом, что его герой, несмотря на все свои искренние попытки быть деятельным, в конце романа вынужден признать свою полную бесполезность. Лаврецкий шлет свое благословение молодому поколению, веря, что именно молодежи предстоит «дело делать, работать», и отдает «себя, свое поколение на жертву» во имя новых людей, во имя их убеждений. Самоограничение Лаврецкого выразилось и в осмыслении собственной жизненной цели: «пахать землю», то есть не спеша, но основательно, без громких фраз и чрезмерных претензий преобразовывать действительность. Только так, по убеждениям писателя, можно добиться изменения всей общественной и политической жизни в России. Поэтому основные свои надежды он связывал прежде всего с незаметными «пахарями», такими, как Лежнев («Рудин»), в более поздних романах - Литвинов («Дым»), Соломин («Новь»). Самой значительной фигурой в этом ряду стал Лаврецкий, сковавший себя «железными цепями долга».

В эпоху 60-х годов такой финал воспринимали как прощание Тургенева с дворянским периодом русской истории. А в «молодых силах» видели новых людей, разночинцев, которые идут на смену дворянским героям.

Так оно и случилось. Уже в «Накануне» героем дня оказался не дворянин, а болгарский революционер-разночинец Инсаров.

«Дворянское гнездо» имело самый большой успех, который когда-либо выпадал на долю тургеневских произведений. По словам П. В. Анненкова, на этом романе впервые «сошлись люди разных партий в одном общем приговоре; представители различных систем и воззрений подали друг другу руки и выразили одно и то же мнение. Роман был сигналом повсеместного примирения».

Однако это примирение, скорее всего, напоминало затишье перед бурей, которая возникла по поводу «Накануне» и достигла апогея в спорах вокруг «Отцов и детей».

“Почему же такой грустный аккорд в финале романа?”

Почему же такой грустный аккорд в финале романа?

Чернышевский в статье «Русский человек на гепйег-уоиз» расценивал фиаско героя повести «Ася» как отражение его социальной несостоятельности. Критик утверждал, что либералы 40-х годов не обладают той целеустремленностью и готовностью к борьбе, той силой воли, которые необходимы для переустройства жизни. Точка зрения Чернышевского, как известно, была продолжена в ряде статей Добролюбова («Что такое обломовщина?», «Когда же придет настоящий день?» и др.), в которых критиковалась неспособность русских дворян-либералов двигать историю вперед, разрешать насущные общественные вопросы, наконец, склонность известной части дворянской интеллигенции к апатии, инерции, спячке.

В свете статьи Чернышевского об «Асе» следует рассматривать и финал «Дворянского гнезда»: Лаврецкий высказывает грустные мысли в конце романа прежде всего потому, что он переживает большое личное горе. Но почему же такое широкое обобщение: «Догорай, бесполезная жизнь!»? Откуда такой пессимизм? Крах иллюзий Лаврецкого, невозможность для него личного счастья являются как бы отражением того социального краха, который переживало дворянство в эти годы. Таким образом, Тургенев вкладывал большой политический и конкретно-исторический смысл в разрешение этой этической проблемы.

Несмотря на свои симпатии к либеральному дворянству, Тургенев изображал правду жизни. Этим романом писатель как бы подвел итог периоду своего творчества, ознаменовавшемуся поисками положительного героя в среде дворянства, показал, что «золотой век» дворянства отошел в прошлое. Но это лишь одна сторона медали.

Момент жизненного перелома Тургенева

Посмотрим на это несколько иначе, ведь здесь сокрыто нечто большее, чем простой анализ действительности. Лаврецкий в Васильевском "словно прислушивался к течению тихой жизни, которая его окружала". Для Тургенева, как и для Н.А. Некрасова, не без внимания которого этот образ появляется в романе, тишина народной жизни - «не предшественница сна. / Ей солнце правды в очи блещет, / И думу думает она» (поэма «Тишина»).

Не случайно герой восклицает: «И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши!»

Образ тишины связан со смирением героя перед народной жизнью и народной правдой. Тишина для него - результат самоотречения, отказа от всяческих эгоистических помышлений. В этом видится близость Тургенева славянофилам, для которых тишина – это “внутренняя тишина духа”, “высшая духовная красота”, ”внутренняя нравственная деятельность”.

Полина Виардо. Акварель художника П. Соколова. 1843 г.

В решительный момент Лаврецкий опять и опять "принимался глядеть в свою жизнь". Наступило время личной ответственности, ответственности за одного себя, время жизни, не укоренённой в традиции и истории собственного рода, время, когда нужно “делать дело”. Лаврецкий в сорок пять лет почувствовал себя глубоким стариком не только из-за того, что в XIX веке были другие представления о возрасте, но и потому, что Лаврецкие должны навсегда уйти с исторической сцены. Поэзией созерцания жизни веет от "Дворянского гнезда". Безусловно, на тональности этого тургеневского романа сказались личные настроения Тургенева 1856-1858 годов. Обдумывание романа у Тургенева совпало с моментом жизненного перелома, с душевным кризисом. Тургеневу тогда было около сорока лет. Но известно, что ощущение старения пришло к нему очень рано, и вот он уже говорит, что "не только первая и вторая - третья молодость прошла". У него грустное сознание, что жизнь не сложилась, что поздно рассчитывать на счастье для себя, что "пора цветения" миновала. Вдали от любимой женщины - Полины Виардо - нет счастья, но и существование около ее семьи, по его выражению, - "на краешке чужого гнезда", на чужбине - тягостно. Собственное трагическое восприятие любви Тургеневым сказалось и в "Дворянском гнезде". К этому присоединяются раздумья о писательской судьбе. Тургенев корит себя за неразумную трату времени, недостаточный профессионализм. Отсюда и авторская ирония по отношению к дилетантству Паншина в романе - этому предшествовала полоса сурового осуждения Тургеневым самого себя. Вопросы, волновавшие Тургенева в 1856-1858 годах, предопределили круг проблем, поставленных в романе, но там они проявляются, естественно, в другом преломлении.

Действие романа “Дворянское гнездо” происходит в 1842 году, в эпилоге - в 1850-м. Лишённый корней, прошлого, тем более родового имения герой Достоевского ещё не вошёл в русскую действительность и литературу. С чуткостью большого художника Тургенев в “Дворянском гнезде” предугадал его появление. Ещё можно добавить, что роман принес Тургеневу популярность в самых широких кругах читателей. По словам Анненкова, "молодые писатели, начинающие карьеру, один за другим являлись к нему, приносили свои произведения и ждали его приговора...". Сам Тургенев вспоминал двадцать лет спустя после романа: "Дворянское гнездо" имело самый большой успех, который когда-либо выпал мне на долю. Со времени появления этого романа я стал считаться в числе писателей, заслуживающих внимание публики".

И. С. Тургенев. Фотография С. Левицкого. 1880 г

Анализ творчества Тургенева в 1850-е годы

По убеждению Тургенева, мир переживает стадию кризиса, когда живая связь личности и общества становится трудной проблемой. Таков важнейший элемент общеевропейской исторической ситуации, характерной для нового времени. Содержание этой эпохи определяется для писателя, переходом от средневекового общественного устройства (с его религиозной основой) к обществу нового типа, черты которого еще не выяснились окончательно. Еще в статье о «Фаусте» (1845) Тургенев дает развернутую характеристику «переходного времени», причем основные идеи этой ранней статьи устойчиво повторяются в позднейших тургеневских размышлениях. Сущность тургеневской концепции сводится к следующему.

Основа происходящего общественного переворота - полное самоосвобождение личности. Личность становится автономной единицей, самозаконной и самоцельной; общество распадается на множество обособленных «атомов», переживая, таким образом, состояние своеобразного самоотрицания, так называемого нигилизма, ставшего впоследствии основным элементом борьбы социалистов-активистов против властей. Превращение эгоцентризма в основной закон человеческой жизни ведет к разнообразию взаимоотношений личности и общества. Выделяются два основных варианта этих взаимоотношений, наиболее характерные для современных условий. Первый из них - романтический эгоцентризм - означает принципиально обоснованную автономию личности: отстаивая свои права, свободный человек признает их правами всеобщими. В масштабе притязаний кроется отличие этого варианта от обыкновенного обывательского эгоизма. На уровне эгоизма самоцельность человеческого существования оборачивается своекорыстным или бессмысленно пассивным приспособлением к существующему порядку (другого нет, а высокие мечты нелепы с точки зрения эгоистического здравого смысла). Обособление личности заключает в себе угрозу развитию и существованию общества. Даже в своей высшей форме эгоцентризм чреват отрицанием нравственных связей и гражданских обязательств. Тем более опасен обывательский, буржуазный эгоизм с его «отвращением ко всякой гражданской ответственности». Буржуазный эгоизм создает благоприятные условия для политической тирании, тоже подрывающей живую связь между личностью и обществом, а вместе с ней и возможность общественного прогресса.

Однако Тургенев различал в общественной жизни Европы силы и тенденции, противостоящие угрозе катастрофы. Важнейшей из них представлялось ему демократическое движение, с переменным успехом боровшееся против деспотических режимов. Не меньшее значение Тургенев придавал некоторым особенностям самосознания личности, типичным для новой эпохи и порожденным, на взгляд писателя, противоречивостью ее положения в ситуации раздробления общества. Критическое начало, обеспечившее автономию личности, разрушив внешние оковы, обращается против нее самой, - такова одна из главных идей статьи о «Фаусте». В способности обращаться против своего источника заключается, по Тургеневу, великая социальная функция рефлексии: рефлексия не позволяет личности замкнуться в себе, вынуждая ее искать новую форму единства с общественным целым. Самоосвобождение и максимальное развитие человеческих индивидуальностей вступает в естественное взаимодействие с процессом «свободного развития свободных учреждений», образуя единую антидеспотическую и антибуржуазную тенденцию современной европейской истории. С этой тенденцией связаны надежды Тургенева на «спасение цивилизации» («Письма о франко-прусской войне»), на поступательный ход общественного развития всей «европейской семьи».

Неотъемлемой частью этой «семьи» Тургенев считал Россию. Мысль о единстве исторического развития России и Европы - основа мировоззрения «коренного, неисправимого западника». Многолетние наблюдения подтверждают его излюбленный тезис: в общественной жизни России обнаруживается преломление главных черт современного цикла европейской истории. Петровские преобразования и последующие события, вплоть до крестьянской реформы 1861 года, представляются Тургеневу переходом от общественной организации средневекового типа к социальным формам, соответствующим новому времени. Переходная эпоха тоже выражает себя в распаде традиционной формы общественного единства и в обособлении личности. Процесс обособления тоже развертывается в нескольких принципиально различных вариантах: от рождения «независимой, критикующей, протестующей личности» («Воспоминания о Белинском») до заурядного эгоизма обывательского толка со всеми его характерными приметами, включая «отвращение ко всякой гражданской ответственности».

Однако в условиях России общеевропейские закономерности получают глубоко своеобразный поворот. Прежде всего для Тургенева существенно своеобразие той стадии, которая в русских условиях соответствует европейскому средневековью. Он считает, что в России место феодальной системы занимал патриархальный общинно-семейственный тип общественной организации. В записке «Несколько замечаний о русском хозяйстве и русском крестьянине» (1842) молодой Тургенев убежденно утверждает: «Удельная система тем и отличается так резко от феодальной, что вся проникнута духом патриархальности, мира, духом семейства... Тогда как на Западе семейный круг сжимался и исчезал при непрестанном расширении государства, - в России все государство представляло одно огромное семейство, которого главой был царь, «отчич и дедич» царства русского, недаром величаемый царем-батюшкой». От подобного представления о допетровской Руси писатель явно не отказался и позднее: оно отразилось в его романах (о чем уже шла речь во второй главе).

Именно особым характером патриархальных общественных отношений объясняет Тургенев специфику дальнейшего исторического развития России. В тургеневских представлениях гражданское сознание и гражданская активность людей неразрывно связаны с правовым характером отношений внутри общества. Между тем патриархальные отношения начисто лишены правовой основы. В той же записке 1842 года Тургенев прямо об этом говорит: «Семейные отношения по духу своему не определяются законом, а отношения наших помещиков к крестьянам так были сходны с семейными...». Отсюда его убеждение, что «патриархальное состояние», в котором Россия пребывала до Петра, воспрепятствовало ее «гражданскому развитию».

Тургенев не раз отмечал обусловленную этим специфику русского перехода к новому типу общественного устройства. Во Франции форма такого перехода - социальная революция, в Германии - духовный переворот, в России - административная реформа. Все в той же записке 1842 года, а позднее в «Записке об издании журнала «Хозяйственный указатель» (1858), в «Проекте программы «Общества для распространения грамотности и первоначального образования» (1860), наконец, в «Литературных и житейских воспоминаниях» (1869-1880) многократно повторяется мысль о чисто административном пути, которым шла русская история от времен Петра до времени освобождения крестьян. С этой мыслью обычно сливается другая - о «варварском», т. е. догражданском, доцивилизованном состоянии русского общества на современном этапе его истории. Тургенев насколько возможно недвусмысленно указывает на беззаконность крепостного права, на отсутствие «законности и ответственности во всех отношениях сословий между собой, в отношениях сословий и государства, государства и личности. Не раз отмечается очевидная гражданская неразвитость всех социальных групп русского общества, как высших, так и низших, отсутствие какой-либо общественной инициативы, сколько-нибудь авторитетного общественного мнения и т. п.

В письме Тургенева к Е. Е. Ламберт (1858) без труда находим такое суждение: «Ленив и неповоротлив русский человек и не привык ни самостоятельно мыслить, ни последовательно действовать». Речь идет о массовом, количественно преобладающем типе русского человека, свойства которого представляются Тургеневу сложившимися неизбежно. Писатель нигде не дает прямого объяснения их происхождения, но его размышления и творческие поиски обнаруживают два важных фактора, с которыми так или иначе связывается хаотичность и обывательский характер жизни масс в современной Тургеневу России. Первый из этих факторов - своеобразие процесса, разрушившего прежнее общественное единство. В европейских условиях этот процесс представляется связанным с духовным созреванием личности, с ее восстанием против схоластики, нормативной религиозности и авторитарного общественного порядка, с завоеванием автономии разума, наконец. Тургеневская статья о «Фаусте» содержит достаточно определенные суждения на этот счет. Распад патриархального общественного уклада на Руси мыслится иначе - как следствие его насильственного разрушения реформами Петра, которые, в свою очередь, рассматриваются как следствие безличной объективной необходимости, не связанной ни с какими духовными факторами. У Тургенева получается, что русский человек «отпадает» от традиционного целого как бы помимо собственной воли. Петровские преобразования недаром приравниваются (в «Воспоминаниях о Белинском») к государственному перевороту, так как «насильственные меры», исходящие свыше, просто поставили всю массу образующих общество людей перед фактом совершившихся перемен, состоявшихся без их участия и санкции. Поэтому отсутствие гражданского начала в общественных отношениях получило адекватное дополнение в виде полной неподготовленности к гражданскому развитию самого человеческого «материала» нации. Положение могло бы измениться, будь гражданская активность «задана» новой структурой общественных отношений. Но Россия далека от любой формы «свободных учреждений», и гражданское воспитание народа остается пока лишь предметом мечтаний. Таково твердое убеждение Тургенева.

Все эти представления о характере общественного развития России отражаются и в тургеневских романах. Но романы обнаруживают и другое - неожиданные последствия специфики русского прогресса. Важнейшим из них оказывается беспрецедентно мощная (в сравнении с Европой) вспышка личностного самоутверждения, явно связанная с переходным состоянием русского общества. Эта вспышка в известной степени созвучна подобной же вспышке на Западе: и там и здесь полная независимость и суверенность личности обоснована системой всеобщих ценностей. Но Тургенев обнаруживает принципиальное различие сходных явлений. В статье о «Фаусте» раскрывается «секрет» внутренней диалектики европейского индивидуализма: общечеловеческий характер выдвигаемых идеалов служит обоснованию личных потребностей («каждый хлопотал о человеке вообще, то есть в сущности о своей собственной личности»). Тургеневские романы открывают диалектику прямо противоположную: глубоко личные потребности их героев оказываются источником норм и ценностей, которые они стремятся сделать действительно всеобщими, утверждая их как общеобязательные основания нравственности и всей общественной жизни целой нации.

Духовную автономию русской личности отличает парадоксальное сочетание двух начал: беспредельной внутренней свободы и какой-то имманентной со-циальности всех стремлений и свойств свободного человека. В сравнении с европейским вариантом парадоксально и другое: соединение в одном человеке взаимоисключающих правд, каждая из которых не может быть отброшена. Наконец, на европейском фоне едва ли не аномалией выглядит предельная напряженность этого противоречия, его катастрофичность для человека. Последнее прямо определяется бескомпромиссным максимализмом запросов русской личности, ее всезахватывающей устремленностью к абсолюту. А в конце концов все возвращается к началу - к беспрецедентной инициативе отдельной личности, дерзнувшей заместить собой общество в целом и взять на себя его функцию установления универсальных жизненных норм.

Поэтому трагическое противоречие, разрывающее личность изнутри, на взгляд Тургенева, неразрешимо в ее внутреннем мире. Разрешением этого противоречия могла бы явиться лишь всеобъемлющая гармония, которая позволила бы снять антагонизм между идеальным и реальным, полной переделкой человеческода жизни и возможностыо единства с людьми, живущими сейчас, между дерзновенным поиском и постоянной связью с «почвой». Иначе говоря, это противоречие могло бы разрешиться только появлением единой общенациональной цели - социальной и духовно-нравственной, - которая связала бы всех русских людей в гигантское сообщество искателей истины и справедливого устроения жизни. Ни один из тургеневских героев не представляет себе сознательно подобной перспективы. Но объективно только она одна и может их удовлетворить. К такому выводу приводит знакомство с их духовным опытом и трагической судьбой.

Причем все эти запросы и порывы предстают в тургеневских романах проявлением глубочайшей объективной потребности национального развития. В современных исторических условиях она прорывается лишь в виде индивидуальных стремлений отдельных людей, но такая форма проявления не отменяет общественной природы этой потребности. Отсутствие «сильного гражданского быта» (письмо к Е. Е. Ламберт от 9 мая 1856 года) и всякой общественной самодеятельности объясняет для Тургенева появление в русских условиях своеобразной формации личности, претендующей на социально-нравственную миссию общенационального масштаба. В свете взглядов писателя на современное состояние общества и ход русской истории закономерны особенности тургеневских героев-максималистов: безграничность их духовной свободы, социальная направленность их личных потребностей, грандиозность их требований к миру. Столь же закономерно их изначальное отталкивание от всей доступной их восприятию объективной социально-исторической действительности, их полное и безысходное социальное одиночество, отсутствие в окружающем мире какой-либо опоры для их стремлений (хотя в этих стремлениях и проявляется «глубинная» историческая необходимость).

Современное состояние России ведет к появлению такой личности с логической неизбежностью. Для Тургенева очевидно, что все "хоровые" силы русского общества неспособны взять на себя инициативу его целенаправленного преобразования. Так создается ситуация, в которой эта функция переходит к отдельной личности, потому что, кроме нее, эту функцию просто некому на себя взять. А личность, со своей стороны, объективно нуждается в такой именно роли. Сама природа личности, требующая высшего оправдания ее краткого и неповторимого существования, вынуждает ее вновь и вновь пытаться внести в общественную жизнь идеальные критерии и цели. Коль скоро общество не выдвигает необходимого личности идеала, она вынуждена выдвинуть его сама - выдвинуть и утвердить как абсолютную, общезначимую ценность. Титанизм русской личности предстает у Тургенева своеобразным следствием "варварского" состояния России, результатом отсутствия в ней нормальных условий "гражданского развития".

В способности выдвинуть идеалы, претендующие на абсолютность и универсальность, в способности утвердить эти идеалы ценой собственной жизни заключается для Тургенева величие его героев и в то же время - основа их исторического значения для России и человечества. Практическое воздействие героя-максималиста на массу людей и окружающие обстоятельства всегда несоразмерно его ценности. С практической точки зрения его жизнь может считаться бесплодной. Но значение его духовного поиска, борьбы и страданий - в другом. Существование героев-максималистов восстанавливает достоинство их нации, униженное безлично-механическим ходом русской общественной жизни, зависимостью ее прогресса от слепой необходимости или произвола власти, пассивным подчинением всех русских сословий их социальной судьбе. Если исключить главных героев тургеневских романов из общей картины русского общества, построенной этими романами, то перед нами просто отсталая, полуварварская страна с неопределенным будущим. Но благодаря людям уровня Рудина и Базарова, Лизы и Елены русская нация уже в настоящем обретает значение великой, потому что стремления, искания, судьбы этих людей несут в себе небывалое и неповторимое решение общечеловеческих проблем. Тем самым обеспечен незаменимый вклад России в нравственный и социальный прогресс человечества и, значит, ее объективное право на мировую роль. "К такому выводу приводит каждый, из романов 50-х - начала 60-х годов, наиболее отчетлив этот вывод в «Отцах и детях».

Однако мысли о титанизме русской героической личности, о мировом значении ее исканий не заслоняют в глазах Тургенева трагизма ее положения. Удовлетворить ее жажду гармонии может только национальное единство, основанное на всеобщем стремлении к идеалу общественного и нравственного совершенства. Но, по убеждению Тургенева, специфика русской истории исключает (во всяком случае, в обозримых пределах) национальное сплочение на такой основе. Для Тургенева очевидна неустранимость разрыва между «титанической» формацией личности, открытой его романами, и массовым типом русского человека. Судя по статье «Гамлет и Дон-Кихот», подобный разрыв представлялся Тургеневу универсальной ситуацией, постоянно повторяющейся на поворотах истории. Но в русских условиях эта ситуация оказывается роковой для категории героев, потому что делает невозможным появление общенациональной цели, способной воссоединить их с другими людьми, с органическим ходом живой жизни.

Нельзя сказать, чтобы «гражданское воспитание народа» рисовалось Тургеневу чем-то совершенно невозможным. Тургенев верил (и здесь главный источник его либеральных иллюзий) в особую роль государственной власти, закономерно вытекающую, по его мнению, из своеобразия русской истории. Тургенев верил, что в России самодержавная монархия может оказаться силой, способствующей прогрессу. Пример петровских преобразований внушал уверенность и позволял надеяться на дальнейшую европеизацию страны, на распространение начал цивилизации в народе, на развитие каких-то форм общественной самодеятельности.

Но парадокс тургеневского мышления заключается в том, что такой благоприятный (по меркам либерализма) исход не означает у Тургенева разрешения проблем, терзающих его главных героев. Воссоздание в России «обычных» условий европейской общественной жизни - достижение слишком ограниченное в соизмерении с максималистским размахом их идеалов, с всеобъемлющим и абсолютным характером необходимой им гармонии. Они из породы мучеников «последних вопросов», и никакие частичные «исправления» человеческой жизни вообще не могут их удовлетворить.

Основные трагические коллизии тургеневских романов неразрешимы для их автора даже в перспективе предвидимого будущего. В статье «Гамлет и Дон-Кихот» Тургенев утверждал, что противоречие между «героем» и «толпой» в конечном счете всегда снимается: «Масса людей всегда кончает тем, что идет, беззаветно веруя, за теми личностями, над которыми она сама глумилась, которых даже проклинала и преследовала... » . Конкретные истории тургеневских героев оснований для такого утверждения не дают. В реальном контексте романов 50-х - начала 60-х годов не видно признаков того, что хотя бы в будущем масса людей, «беззаветно веруя», пойдет по пути Рудина, Лизы, Елены, Базарова. Максималистская природа их целей явно исключает превращение этих целей в массовые нормы. Неудивительно, что в каждом новом романе читатель встречается все с той же ситуацией социального одиночества центрального героя или героини и со все той же неразрешимостью основного противоречия их сознания и жизни.

Для Тургенева исключена и та синтетическая точка зрения, которая позволила бы воспринять неразрешимый конфликт личности и общества как внутреннее раздвоение какого-то более широкого целого. Тургеневское мышление не предполагает высшей цели бытия, которая включала бы идеальные человеческие стремления в объективную логику миропорядка. У Тургенева притязания личности опровергаются не только законами общества, но и законами природы. «Ничтожество» любой, даже титанической личности перед этими законами замыкает круг противоречий, обрекающих тургеневских героев на трагическую судьбу.

Тургеневу ясно, что «космическое сиротство» личности является первоисточником ее социальных стремлений и что вся ее социальная активность по существу направлена на поиски того, в чем отказывает ей природа. Личности необходимо объективное обоснование ее ценности, и вот равнодушие природы вынуждает искать это обоснование в сфере общественных отношений. В мире, из которого исключено все трансцендентальное (а как раз таков тургеневский мир), другой альтернативы нет. Отсюда вытекает неизбежная потребность личности в общезначимых социально-нравственных идеалах, в неразрушимой, одухотворенной и гармонической связи с обществом. Эта потребность втягивает личность в русло общественной жизни, а здесь и настигают ее страдание и гибель.

Сознанием неразрешимости противоречий, взрывающих внутреннюю жизнь личности и ее отношения с обществом, определяется своеобразие художественного единства в тургеневских романах, то равновесие обузданных противоположностей, за которым легко угадывается невозможность их примирения. За этим равновесием - неустранимое расхождение двух художественных «систем отсчета», противостоящих друг другу на всем протяжении романа. Одна исходит из личности, из ее стремлений, идеальных критериев и требований к миру. Для другой исходной «посылкой» оказывается процесс жизни в целом. Слить эти две системы воедино Тургенев бессилен: для них не находится «общего знаменателя». Нет и возможности предоставить им полную свободу самопроявления: это взорвало бы целостность тургеневской мысли. Существует только один приемлемый для автора выход: уравновесить противоположности таким образом, чтобы одна не могла возобладать над другой, превратившись в главенствующую. На это и направлены усилия Тургенева-романиста.

Результат его усилий - гармоническая закругленность структуры романа, по существу противостоящая неразрешенности раскрытых здесь социальных и нравственных коллизий. Поэтическая гармония несет в себе своеобразное разрешение этих коллизий, разрешение художественное, но вместе с тем способное вывести к определенной жизненной позиции. Относительная автономность двух систем - одна из предпосылок такого результата. Но, может быть, важнее дополнителъность этих систем, отношения взаимного корректирования, возникающие между ними.

Заключение

Взаимное корректирование двух противоположных правд - личностной и вселенской - приводит к итогу, позволяющему дорожить даже обреченным и загубленным. В широком контексте тургеневских романов идеальные стремления и героическая бескомпромиссность предстают как нечто неоспоримо самоценное. За ними признается назначение совершеннейших проявлений жизни - этим определяется безотносительность и безусловность их достоинства. Утверждение глубоко своеобразных ценностных ориентаций - едва ли не главная заслуга Тургенева-романиста. С этой заслугой связано значение его романов для эпохи общественного перелома пред- и послереформенных лет. «...Тургенев интересен, - писал П. Н. Саккулин,- и притом бесконечноинтересен... как большой и мыслящий художник, стоявший на грани двух культур и - на страже культуры». Достоинство последней формулы - ее точность. Если видеть главную функцию культуры в повышении нравственной дисциплинированности мышления, чувств и общественного поведения людей, то громадная культуротворческая (и соответственно культуроохранительная) роль тургеневских романов не подлежит сомнению. Сам художественный строй этих романов воплощает определенную норму духовно-нравственного отношения человека к миру, норму, облагораживающую и очищающую, способную обеспечить неуязвимо-достойную позицию в ситуациях противоречивых, затруднительных и смутных. Как раз такими были кризисные ситуации 60-х - 70-х - 80-х годов XIX века с их специфической обстановкой ненадежности достижений прогресса, неопределенностью перспектив, неразрывной сплетенностью утопических мечтаний, разочарований и тревог. В эту атмосферу Тургенев вносил ориентиры, обладавшие высокой нравственной надежностью. При таких ориентирах даже беспросветный политический скептицизм не отменял для человека идеи гражданской активности и не лишал его способности к самопожертвованию. Те же ориентиры могли быть источником особой душевной настроенности, при которой искренняя и глубокая мировая скорбь не мешала человеку страстно любить жизнь и переживать ощущение ее полноты. Наконец, это были ориентиры, позволявшие органично совместить религиозно-философский агностицизм (в отношении вопросов о смерти, о боге, о цели всего сущего и т. п.) с отстаиванием необходимости высшего смысла для конечного и бренного человеческого существования. В общем, нормой представлялся такой уровень духовной воспитанности (это понятие здесь наиболее уместно), на котором жизнь человека достигает максимальной независимости от неблагоприятных обстоятельств и от своих собственных элементарных импульсов, не нуждаясь в то же время в какой-либо трансцендентальной или умозрительной опоре. Выдвигая эту форму внутренней культуры в качестве эталона, Тургенев создавал систему ценностей чрезвычайно актуальную. Ее значение не сразу поняли современники писателя. Но в необходимости этих ценностей никогда не сомневался он сам, назвавший себя в письме к Толстому (1856) «писателем ».

Библиография

1. Лебедев Ю.В. “Биография писателя. Иван Сергеевич Тургенев” М., Просвещение, 1989 г.

2. Маркова В.М. “Человек в романах Тургенева” Л., Издательство Ленинградского университета, 1975 г.

3. Пустовойт П.Г. “Иван Сергеевич Тургенев – художник слова” М., Издательство Московского университета, 1980 г.

4. Ермолаева Н.Л. “Роман И.С.Тургенева “Дворянское гнездо” жур. ”Литература в школе” № 1, 2006 г.

5. Тургенев И.С. “Романы” М., Детская литература, 1970 г.

6. Тургенев И.С. “Избранное” М., Современник, 1979 г.

7. Internet: http://www.coolsoch.ru/

8. Internet: http://www.5ballov.ru/

9. Internet: http://www.referat.ru/

10. Internet: http://www.allsoch.ru/

11. Internet: http://www.zachot.ru/

12. Internet: http://www.studik.gov/

При помощи ярких образов дворян автор передал существовавшие на момент написания романа тенденции и идеи, которые он чувствовал особенно остро. Образ Павла Петровича демонстрирует крах дворянской идеологии, а вынужденное, но неудачное хозяйствование Николая Петровича даёт нам понять, что жизнь дворян уже никогда не будет прежней.

Павел Петрович – человек с «принсипами»

Одним из важнейших образов романа является «светский лев» Павел Петрович Кирсанов – носитель высоких нравственных «принсипов», на которых покоится, как на столпах, жизнь общества. Он утверждает, что «без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе нет никакого основания общественному зданию». Однако «чувство собственного достоинства», по его мнению, существуют исключительно у дворянства, аристократии.

Противоречие заключалось в том, что как раз в развитой, образованной и нравственной дворянской среде моральные принципы утратили свое содержание. Либерализм, которым так гордится Павел Кирсанов, остался лишь в словах. Как заметил Евгений Базаров: «Вот вы уважаете себя и сидите, сложа руки; какая ж от этого польза для общества?». Острый на язык нигилист опровергает утверждение Павла Петровича об общественной значимости принципов. По его мнению, все равно, имеет тот чувство собственного достоинства, или нет – пока он сидит безвылазно в деревне, его слова пусты, а принципы иллюзорны. Критик Д.И. Писарев метко именует Павла Кирсанова «Печориным маленьких размеров». Действительно, как ещё назвать умного, образованного человека, посвятившего свою жизнь погоне за женщиной.

Конфликт Павла Петровича и Евгения Базарова

Павел Петрович в романе играет роль идейного противника Базарова. Евгений – нигилист, он не верит в авторитеты и отвергает любые принципы. Его антагонист Павел Петрович, напротив, строит свою жизнь на «принсипах» и авторитетах. «Мы, люди старого века, полагаем, что без «принсипов» шагу ступить, дохнуть нельзя», – поясняет он.

Несмотря на это, Павла Кирсанова всё же можно назвать порядочным человеком. Он действительно искренне, без формализма любит брата Николая и племянника Аркадия, проявляет уважение к Фенечке. Но и он ничего не предпринимает, чтобы спасти имение брата, видя, куда ведут его неумелые реформы. Его либерализм выражается лишь в английском стиле и пустых рассуждениях.

В образе Павла Петровича соединяются два «враждующих» лагеря: западников и славянофилов. Одетый в английском стиле, Кирсанов, тем не менее, славит крестьянскую общину, утверждает о важности семьи и незыблемости веры, то есть, во главу угла ставит всё, что так дорого для русского мужика. Евгений Базаров, в свою очередь, утверждает, что народ не понимает своих интересов, а русский мужик – невежа. Только при длительном общении с народом можно превратить его в революционную силу.

Дуэль – особое событие для дворянина. Павел Петрович надеялся выиграть ее и тем самым поквитаться с «проклятыми нигилистами». Но победу одержал Евгений, что можно расценить, как символ передовых «детей», побеждающих старорежимных «отцов».

Базаров оказывает помощь раненому Павлу Петровичу и вскоре покидает имение Кирсановых. Павел Кирсанов утратил свою честь, умер по своим «принциспам», как дворянин: «его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца». И это главный идейный соперник Базарова. А что же другие?

Аркадий Кирсанов – представитель «золотой середины»

Аркадий Кирсанов, первоначально принадлежащий, казалось бы, к лагерю «детей», по выражению Писарева, находился в «переходном состоянии от отрочества к старости». Как и его отец, Аркадий сильно отличается от дяди – сильной личности, не привыкшей быть в зависимости от кого бы то ни было. Так же, как «отцы», он словоохотлив, но не деятелен. Критик М.А. Антонович называет Кирсанова-младшего олицетворением непочтительности к родителям, ведь отец всячески потакает сыну.

Аркадий – продолжатель своего отца, и это мы видим в каждом его поступке. С каждым событием романа он всё больше разнится в Базаровым, хоть и уважает его, чуть ли не поклоняется нигилизму «учителя». Но Аркадий ощущает себя таким же «олухом», как Кукшина или Ситников, которые интересны Евгению только потому, что «не богам же горшки обжигать». У Аркадия хватает сознательности не последовать слепо за Евгением и его модными идеями, как окунулись в них с головой Кукшина и Ситников.

По мнению Писарева, Аркадий с удовольствие отрицает авторитеты, но при этом слаб и самостоятельно не может говорить от своего сердца. Из-под опеки Евгения Аркадий переходит под опеку своей возлюбленной, а затем и жены Катерины. Но так ли плоха эта зависимость, ведь он обрёл счастье доброго семьянина?

Как соотносится Базаров с героями предшествующей эпохи

Брат Павла Петровича, Николай Кирсанов, находится в душевной гармонии между своими природными наклонностями и условиями жизни, в отличие своего сына.

Дворянкой является и возлюбленная Базарова – Анна Сергеевна Одинцова. Она сильно отличается от других тургеневских барышень – героинь романов Ивана Сергеевича. Анна Сергеевна вызывает противоречивые чувства: у одних – презрение и непонимание, у других жалость и сострадание. Противоречиво в неё всё: судьба, взгляды и чувства. Её натура холодна и не умеет любить.

Одинцова спокойна и рассудительна, уверено себя чувствует в любом обществе: и в деревне, и на балу. Для неё спокойствие в жизни важнее всего. Одиночество Анна Сергеевна воспринимает, как естественное и обыденное явление своей жизни. Она не просто не умеет любить, ей это и не нужно.

Есть некая схожесть между отцами Аркадия и Евгения. Василий Иванович так же стремится быть современнее, что у него плохо получается. Он религиозен, человек консервативных взглядов, хотя пытается казаться иным. Арина Власьевна представляет собой карикатурный образ мещанки старого времени, для которой приметы, гадания и всё, что критикует её сын – очевидная истина, а не заблуждения. Базаров и его родители – совершенно разные по характеру люди. Евгению скучно с матерью и отцом, он считает их пустыми, но ни в коем случае не ненавидит.

Отражение в романе общественной борьбы 60-х годов XIX века

Главный конфликт романа – противостояние дворянства и разночинцев, «отцов» и «детей». Это не только конфликт поколений, но и конфликт сословный. И дворяне в своей борьбе с разночинцами проигрывают. Процесс этот медленный и растянется до конца века. Играет роль и уменьшение экономической роли дворян, и грядущая отмена крепостного права (действия происходят накануне крестьянской реформы, произошедшей в 1861 году).

В судьбах дворян, от былой славы которых остались лишь английский стиль Павла Петровича, Тургенев показал крах дворянской культуры, построенной на принципах, правилах и канонах. Оскудение дворянства – духовное и жизненное, особенно видно в их безуспешной борьбе с отрицающим направлением или же в неудачном подражании нигилизму.

В 1860-1880-х годах идеологией интеллигенции, состоящей из разночинцев, будет народничество и революционно-демократические идеи. Но простой народ, крестьянство, примет интеллигенцию, как и Базарова – с недоверием. Уж очень странным покажутся намерения и запал непонятных для народа людей.
В литературе найдутся как сторонники «отрицающего» направления (Некрасов, Салтыков-Щедрин), так и его критики (Достоевский). Но процесс «оскудения» дворянства, который с такой горечью опишет в своих произведениях И. А. Бунин, будет неизбежен.

И. С. Тургенев – видео

(сочинение разбито на страницы)

К работе над романом «Отцы и дети» И. С. Тургенев приступил в начале августа 1860 года, а закончил его в начале июля 1861 года. Появился роман в февральской книге журнала «Русский вестник». В том же году вышел отдельным изданием с посвящением В. Г. Белинскому.

Действие романа происходит летом 1859 года, эпилог рассказывает о событиях, происшедших уже после падения крепостного права в 1861 году. Тургенев следует, можно сказать, по пятам событий русской жизни. Никогда ещё не создавал он произведения, содержание которого по времени почти совпадало бы с моментом работы над ним. Беглыми, но выразительными штрихами, в самый канун реформы 1861 года, Тургенев показывает кризис жизненного уклада и барина, и мужика, общенародную необходимость уничтожения крепостного права. Тема кризиса возникает в самом начале романа и в печальном облике разорённой русской деревни, и в замеченных писателем чертах распада патриархальных устоев крестьянской семьи, и в сетованиях помещика Николая Петровича Кирсанова, и в размышлениях его сына Аркадия о необходимости преобразований.

Судьба России, пути её дальнейшего прогрессивного развития глубоко волновали писателя. Он пытается показать русскому обществу трагический характер нарастания конфликтов. Бестолковость и беспомощность всех сословий угрожает перерасти в разброд и хаос. На этом фоне разворачиваются жаркие споры о путях спасения России, которые ведут герои романа, представляющие две основные части русской интеллигенции - либеральное дворянство и разночинцы-демократы. Эти две группы олицетворяют социально различные среды с прямо противоположными интересами и взглядами. С одной стороны это - «отцы» (Павел Петрович и Николай Петрович Кирсановы), с другой - «дети» (Базаров, Аркадий).

Наиболее ярким, хотя и не совсем типичным представителем культурного провинциального дворянства выступает Павел Петрович Кирсанов - главный оппонент Базарова. Тургенев довольно подробно представляет жизненный путь этого героя. Отец обоих братьев Кирсановых был боевым генералом 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский человек. Всю свою жизнь он тянул лямку, командуя сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего характера играл довольно значительную роль. Их мать, Агафья Кузьминшн-на Кирсанова, принадлежала к числу «матушек-командирш», носила пышные чепцы и шумные платья, в церкви подходила первая к кресту, говорила громко и много, словом, жила в свое удовольствие. Родился Павел Петрович на юге России и воспитывался дома, окружённый дешёвыми гувернёрами, развязными, но подобострастными адъютантами и прочими полковыми, штабными личностями.

Павел Петрович поступил на военную службу: он окончил Пажеский корпус, и его ждала блестящая военная карьера. С детства Павел Кирсанов отличался замечательной красотой; к тому же он был самоуверен, немного насмешлив, он не мог не нравиться. Выйдя в офицеры гвардейского полка, он стал появляться в свете. Женщины были от него без ума, а мужчины ему завидовали. Жил Кирсанов в то время на одной квартире со своим братом Николаем Петровичем, которого любил искренно. На двадцать восьмом году Павел Петрович был уже капитаном. Но несчастная любовь к женщине с загадочным взглядом, княгине Р., перевернула всю его жизнь. Он вышел в отставку, года четыре провел за границей, потом вернулся в Россию, жил одиноким холостяком. И так прошло десять лет, бесцветных, бесплодных. Когда у Николая Петровича умерла жена, он пригласил брата к себе в имение Марьино, а года через полтора Павел Петрович поселился там и не покидал деревню, даже когда Николай Петрович уезжал в Петербург. Павел Петрович жизнь свою устроил на английский лад, читать стал все более по-английски. С соседями он виделся редко, лишь изредка выезжал только на выборы. Павел Петрович слыл среди них гордецом, но его уважали за его отличные аристократические манеры, за слухи о его победах, за то, что мастерски играл в винт и всегда выигрывал, и особенно за его безукоризненную честность.

Оригинальный документ ?

Введение 3

Глава 1. Образ русской усадьбы, как литературное наследие XVIII-XX веков 6

Заключение 28

Введение

«Русская усадьба, ее культура, как то ни парадоксально, остается еще мало понятой и плохо истолкованной областью русской истории», -отмечается в исследовании по истории усадеб. Представление о русской усадьбе будет не полным, если не определить тот ее поэтический образ, который сложился в русской лирике времени создания и расцвета усадебного строительства, то есть в конце XVIII - первой трети XIX веков.

Актуальность исследования обусловлена, прежде всего, повышенным интересом современной гуманитарной науки к наследию русской усадебной культуры, признанием необходимости ее комплексного изучения, в частности, изучения многомерного влияния усадебной жизни на литературу и искусство. Знаменательна в данном контексте фигура И. С. Тургенева как создателя вершинных образцов русской усадебной прозы.

Появление в художественной литературе образа дворянской усадьбы было следствием указа Екатерины II («Жалованная грамота дворянству», 1785 г.) об освобождении дворянства от воинской повинности, после чего и начинает укрепляться роль и значение дворянской поместной жизни в русской культуре. В конце XVIII - начале XIX веков дворянская усадьба переживает свой расцвет, после которого начинается её постепенное, вплоть до 1917 года, угасание.

На протяжении первой половины XIX века дворянская усадьба входила в художественные произведения, в основном, как среда обитания человека, определённый образ жизни, характеризующий хозяина усадьбы (дворянина), его нравственные и духовные устои, образ быта и культуру, хотя уже в этот период начинается процесс символизации образа дворянской усадьбы, что, в частности, находит выражение в творчестве А.С.Пушкина.

Во второй половине XIX века, когда кризис данного уклада жизни становится наиболее ощутимым, дворянская усадьба заявляет о себе как об особом феномене культуры, который начинают активно изучать, описывать, стремятся сохранить. В 80-90-е годы XIX века об усадьбах начинают говорить как о памятниках культуры, с 1909 по 1915 годы в Петербурге действует Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины.

В художественной литературе второй половины XIX века создаются усадебные шедевры С.Т.Аксакова, И.С.Тургенева, И.А.Гончарова, Л.Н.Толстого. Понятие родового дворянского гнезда, введённое в культуру славянофилами (Щукин, 1994, с.41), приобретает всё большую силу и значимость и к концу XIX века воспринимается как один из центральных символов русской культуры.

На рубеже XIX - XX веков повышенное внимание образу дворянской усадьбы уделяли писатели самых различных взглядов, принадлежащие к разным литературным направлениям и объединениям. Среди них можно назвать имена таких художников слова, как А.П.Чехов, И.А.Бунин, Б.К.Зайцев, А.Н.Толстой, М.А.Кузмин, Н.Г.Гарин-Михайловский, А.Белый, Ф.К.Сологуб, Г.И.Чулков, С.Н.Сергеев-Ценский, Б.А.Садовской, С.А.Ауслендер, П.С.Романов, С.М.Городецкий и многие другие. В результате был создан огромный пласт художественной литературы, где образ дворянской усадьбы получил детальную разработку и многогранное освещение.

Актуальность исследования так же обусловлена активным ростом интереса к утраченным ценностям национальной культуры и попыткам их возрождения. Обращение к образу дворянской усадьбы необходимо, на наш взгляд, для решения проблемы самоидентификации русской культуры.

Постижение образа дворянской усадьбы как одного из фундаментальных символов России является способом национального самопознания и самосохранения и представляет возможность восстановления обширного комплекса нравственно-эстетических норм, во многом утраченных в перипетиях последних столетий.

Объектом являются изображения дворянской усадьбы в романе И.С. Тургенева – «Дворянское гнездо». Предмет курсовой работы - дворянская усадьба как явление русского литературного процесса XVIII века. В качестве материала для сопоставительного анализа привлекаются также прозаические и поэтические произведения других писателей и поэтов.

Целью курсовой работы является рассмотрение образа дворянской усадьбы как одного из центральных символов русской культуры, в романе И.С.Тургенева – «Дворянское гнездо». Достижение данной цели предполагает решение следующих задач:

Выявить и описать общую систему универсалий, в которых интерпретируется и оценивается образ русской дворянской усадьбы в романе И.С.Тургенева – «Дворянское гнездо»;

Создать типологию образа дворянской усадьбы в художественной литературе обозначенного периода, раскрывающую основные тенденции художественного осмысления;

Проанализировать особенности художественного изображения дворянской усадьбы И.С.Тургеневым.

Методологическую основу работы составляет комплексный подход к изучению литературного наследия, ориентированный на сочетание нескольких методов литературоведческого анализа: историко-типологического, культурно-контекстуального, структурно-семиотического, мифопоэтического.

Решение сформулированных выше задач исследования обусловило обращение к трудам М.М.Бахтина, В.А.Келдыша, Б.О.Кормана, Д.С.Лихачёва, А.Ф.Лосева, Ю.М.Лотмана, Е.М.Мелетинского, В.Н.Топорова, В.И.Тюпа. Используемые в курсовой работе теоретические категории (художественный образ, художественный мир, модус художественности, хронотоп, символ, миф) трактуются нами согласно разработкам названных учёных.

Глава 1. Образ русской усадьбы, как литературное наследие XVIII - XX веков

Дворянская усадьба в дореволюционной и современной науке изучалась и изучается в большей степени с позиций историко-культурологических. С 70-х годов XIX века, как отмечает Г.Злочевский, появляются путеводители по Москве, в которые обязательно включается раздел об усадьбах (например, путеводители Н.К.Кондратьева «Седая старина Москвы» (1893), С.М.Любецкого «Окрестности Москвы. . . » («2-е изд., 1880)). С 1913 по 1917 годы издаётся журнал «Столица и усадьба» (уже в названии этого журнала отразилась противопоставленность в русской культуре усадебного и столичного миров); публикации об усадьбах помещаются и в ряде других журналов. Появляются до революции также монографии, посвященные истории и архитектуре отдельных усадеб. В частности, в 1912 году издаётся труд кн. М.М.Голицына об усадьбе Петровское Звенигородского уезда Московской губернии («Русские усадьбы. Вып.2. Петровское»), в 1916 - труд П.С.Шереметева «Вяземы». Публикуются мемуары как отдельных представителей дворянства, так и сборники, включающие воспоминания ряда авторов. Так в 1911 году под редакцией Н.Н.Русова выходит книга «Помещичья Россия по запискам современников», где собраны мемуары представителей дворянства конца XVIII - начала XIX веков. Но в дореволюционной науке, по словам Г.Злочевского, не было осуществлено комплексного изучения усадебной культуры; публикации об усадьбах были в основном описательного характера; авторы статей и монографий выступали больше как историки и летописцы (Злочевский, 1993, с. 85).

В советский период изучение дворянской усадьбы практически прекратилось, либо осуществлялось с позиций идеологических. В 1926 году выходит, например, книга Е.С.Коц «Крепостная интеллигенция», в которой поместная жизнь представлена с негативной стороны (в частности, автор подробно рассматривает вопрос о крепостных гаремах). Мемуары, написанные в советское время, становятся достоянием читателей, как правило, лишь через многие годы. Так, например, в 2000 году были опубликованы воспоминания Л.Д.Духовской (урожд. Войековой), автор которых пытается реабилитировать усадебную культуру в глазах современников: «Я застала ещё жизнь последних "Дворянских гнёзд" и в записках своих о них - ищу для них и себя оправдание. . . .» (Духовская, 2000, с.345).

Активное возрождение интереса к дворянской усадьбе начинается в последнее десятилетие XX века. Появляется множество историко-культурологических работ, посвященных изучению быта, культуры, архитектуры, истории дворянских усадеб. Среди них нужно назвать труд Ю.М.Лотмана «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начала XIX вв.)» (СПб., 1997), а также сборники Общества изучения русской усадьбы, включающие в себя работы многих исследователей (Г.Ю.Стернина, О.С.Евангуловой, Т.П.Каждан, М.В.Нащокиной, Л.П.Соколовой, Л.В.Рассказовой, Е.Н.Савиновой, В.И.Новикова, А.А.Шмелёва, А.В.Разиной, Е.Г.Сафонова, М.Ю.Коробки, Т.Н.Головина и других). Необходимо также отметить фундаментальный коллективный труд «Дворянская и купеческая сельская усадьба в России XVI - XX вв.» (М., 2001); сборники «Мир русской усадьбы» (М., 1995) и «Дворянские гнёзда России. История, культура, архитектура» (М., 2000); работы Л.В.Ершовой (Ершова, 1998), В.Кученковой (Кученкова, 2001), Е.М.Лазаревой (Лазарева, 1999), С.Д.Охлябинина (Охлябинин, 2006), Е.В.Лаврентьевой (Лаврентьева, 2006).

Более широкое и многоаспектное освещение образ дворянской усадьбы в русской литературе XVIII - XX веков получает в книге Е.Е.Дмитриевой, О.Н.Купцовой «Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретённый рай» (М., 2003). Авторы обращаются к огромному количеству литературных источников, в том числе мало либо абсолютно неизвестных. Однако эта работа в большей степени является искусствоведческой, чем литературоведческой. Художественные произведения часто используются как иллюстративный материал к культурологическим аспектам, показывающий, как реально существующая усадьба влияла на русскую литературу, либо, наоборот, как литература формировала «усадебный быт, и реальное усадебное пространство, и сам способ проживания в усадьбе» (Дмитриева, Купцова, 2003, с. 5).

До сих пор не создано комплексного литературоведческого исследования образа дворянской усадьбы в прозе рубежа XIX - XX веков как феномена русского литературного процесса.

Наиболее полно образ дворянской усадьбы изучен в русской литературе второй половины XIX века, в произведениях С.Т.Аксакова, И.С.Тургенева, И.А.Гончарова, Л.Н.Толстого (см., например, работы В.М.Марковича «И.С.Тургенев и русский реалистический роман XIX века» (Л., 1982), В.Г.Щукина «Миф дворянского гнезда. Геокультурологическое исследование по русской классической литературе» (Krakow, 1997); В.Б.Легоньковой «Образ дворянской усадьбы в произведениях С.Т.Аксакова, И.С.Тургенева и Л.Н.Толстого» (Магнитогорск, 1991); Г.Н.Поповой «Мир русской провинции в романах И.А.Гончарова» (Елец, 2002)).

В русской прозе конца XIX - начала XX веков образ дворянской усадьбы рассматривается на материале произведений ограниченного круга авторов. Так критиками начала XX века основное внимание было уделено изображению поместной жизни в творчестве И.А.Бунина и А.Н.Толстого, а также А.В.Амфитеатрова и С.Н.Сергеева-Ценского. Однако в критических работах начала XX века отсутствует рассмотрение образа дворянской усадьбы как феномена русской культуры в литературе определённого периода в целом. Такие критики, как К.Чуковский (Чуковский, 1914, с.73-88), В.Львов-Рогачевский (Львов-Рогачевский, 1911, с.240-265), Г.Чулков (Чулков, 1998, с.392-395), Н.Коробка (Коробка, 1912, с.1263-1268), Е.Колтоновская (Колтоновская, 1916, с.70-84), В.Чешихин-Ветринский (Чешихин-Ветринский, 1915, с.70-84), Е.Лундберг (Лундберг, 1914, с.51), А.Гвоздев (Гвоздев, 1915, с.241-242), характеризуя образ поместной жизни в произведениях названных выше писателей, ограничиваются одной-двумя фразами, лишь упоминают об обращении авторов к изображению поместного быта. Так, например, Г.Чулков, анализируя рассказ И.А.Бунина «Новый год», говорит о чудодейственной силе усадьбы, пробуждающей в героях чувство любви (Чулков, 1998, с.394). В.Чешихин-Ветринский, рассматривая такие произведения А.Н.Толстого, как «Хромой барин» и «Овражки», подчёркивают «тёплое, искреннее отношение автора» к провинциальному дворянскому быту и «людям этого быта» (Чешихин-Ветринский, 1915, с.438). Е.Колтоновская пишет о попытке писателя в цикле «Заволжье» посредством изображения поместного дворянства «заглянуть в стихийные глубины русского человека, его натуры, его души» (Колтоновская, 1916, с.72).

Будучи замеченным в творчестве И.А.Бунина, А.Н.Толстого, А.В.Амфитеатрова и С.Н.Сергеева-Ценского, но не получив и здесь достаточной разработки, образ дворянской усадьбы в произведениях других рассматриваемых нами писателей конца XIX - начала XX веков оказался совершенно не изучен критикой «серебряного века».

В современной литературоведческой науке образ дворянской усадьбы в творчестве многих авторов рубежа XIX - XX веков по-прежнему остаётся не изученным. Такие учёные, как Н.В.Барковская (Барковская, 1996), Л.А.Колобаева (Колобаева, 1990), Ю.В.Мальцев (Мальцев, 1994), М.В.Михайлова (Михайлова, 2004), О.В.Сливицкая (Сливицкая, 2004), Р.С.Спивак (Спивак, 1997), обращаются к образу дворянской усадьбы в произведениях И.А.Бунина, А.Белого, Ф.К.Сологуба, И.А.Новикова. Но в трудах этих учёных образ дворянской усадьбы не является объектом специального, обстоятельного анализа.

В литературоведческой науке выявляются причины разрушения и упадка дворянской усадьбы в творчестве И.А.Бунина, отмечается диалектичность бунинской концепции усадьбы, а также идеализация усадебной жизни в эмигрантском творчестве писателя.

Л.В.Ершова в статье «Образы-символы усадебного мира в прозе И.А.Бунина» говорит о двойственном отношении писателя к миру дворянской усадьбы и разделяет символы в произведениях И.А.Бунина на два ряда: негативный, «отражающий запустение и гибель прежнего "золотого дна" русской провинции», и позитивный, «связанный с глубокой и искренней ностальгией, с памятью, которой свойственно идеализировать прошлое, возвышать и романтизировать его» (Ершова, 2002, с. 105). В эмигрантский период, с точки зрения исследователя, противопоставленные друг другу позитивный и негативный ряды образов-символов приходят к диалектическому единству - «усадебная культура представлена в них как часть общероссийской истории» (Ершова, 2002, с. 107). В статье «Лирика Бунина и русская усадебная культура» Л.В.Ершовой отмечается одновременное изображение угасания дворянской усадьбы и её поэтизация в поэзии И.А.Бунина. Как пишет исследователь, в лирике И.А.Бунина находит отражение антитеза «усадьба-столица»; внешняя по отношению к усадьбе образная система противостоит у художника теплу дома, который является защитой и оберегом для лирического героя.

Иная точка зрения на образ дома у И.А.Бунина представлена в работе Г.А.Голотиной. Рассматривая тему дома в лирике И.А.Бунина, автор говорит об обречённости родового гнезда на разрушение и гибель и считает, что если в ранних стихах дом - это надёжная защита во всех перипетиях бытия, то с начала 1890-х годов дом у И.А.Бунина никогда не был благополучным семейным гнездом.

Н.В.Зайцева прослеживает эволюцию образа дворянской усадьбы в прозе И.А.Бунина 1890 - начала 1910-х годов, делает вывод о том, что усадьба в произведениях писателя является мелкопоместной.

В прозе А.Н.Толстого образ дворянской усадьбы рассматривается в работах Л.В.Ершовой (Ершова, 1998), Н.С.Авиловой (Авилова, 2001), У.К.Абишевой (Абишева, 2002). Но круг произведений писателя, к которым обращаются названные исследователи, ограничен («Детство Никиты», «Мечтатель (Аггей Коровин)»). Многие аспекты художественного изображения дворянской усадьбы в творчестве А.Н.Толстого остаются не изученными.

Л.В.Ершова в статье «Мир русской усадьбы в художественной трактовке писателей первой волны русской эмиграции» отмечает сильную тенденцию идеализации образа дворянской усадьбы в «Детстве Никиты» А.Н.Толстого, которая объясняется, как считает исследователь, изображением в произведении мира детства. Н.С.Авилова пишет о противопоставлении в «Детстве Никиты» образа усадьбы как надёжной охраны и защиты героев образу окружающей степи. У.К.Абишева в статье «Художественная рецепция русской усадебной прозы в повести "Мечтатель (Аггей Коровин)" А.Толстого» выявляет традиционное и новаторское в толстовском осмыслении усадебной жизни.

В русской прозе конца XIX - начала XX веков существовало три концепции дворянской усадьбы: идеализирующая, критическая, диалектическая, фиксирующие в своей совокупности динамику исторического процесса в русском общественном сознании рубежа XIX -XX веков.

Каждая концепция формирует свой образ художественного мира. Три художественных модели дворянской усадьбы создаются посредством интерпретации и оценки писателями жизненного уклада усадьбы в общей системе универсалий, в качестве которых выступают детство, любовь, родовая память.

Образ дворянской усадьбы в произведениях с преобладающей идеализирующей концепцией изображается как воплощение нравственно-эстетических норм, имеющих определяющее значение для русской культуры: стабильность, ценность личностного начала, ощущение связи времён, почитание традиций, жизнь в единстве с земным и небесным миром.

Критическая концепция разрушает идиллически-мифологизированный образ дворянской усадьбы, развенчивает моральные основы усадебной культуры. Детство и любовь дворянских героев рисуются авторами как «искажённые»; отягощённость сознания обитателей дворянской усадьбы родовой памятью мыслится как причина её гибели.

Для произведений диалектической концепции характерен синтез идеализирующего и критического взгляда на феномен дворянской усадьбы в истории и культуре России. В образе дворянской усадьбы утверждаются те же духовные ценности и основы, что и в произведениях идеализирующей концепции. Однако усадебный мир в произведениях этой группы уже не идеален, включает в себя элемент дисгармонии.

В художественной интерпретации образа дворянской усадьбы представителями различных литературных направлений нашли отражение основные особенности русского литературного процесса конца XIX - начала XX веков.

Моральный кодекс дворянской усадьбы оставил большой след в русской культуре последующих периодов: оказал заметное влияние на литературу русского зарубежья, а также на формирование как оппозиционной линии советской литературы, так и литературы, ангажированной официальной идеологией.

Глава 2. Влияние бытового уклада эпохи XIX в. на творчество Тургенева

К началу XIX в. Тургеневых постигла участь многих родовитых дворянских фамилий: они разорились и обнищали, а потому для своего спасения вынуждены были искать богатых невест. Отец Тургенева участвовал в Бородинском сражении, где был ранен и за храбрость награжден Георгиевским крестом. Вернувшись в 1815 из заграничного похода в Орел, он женился на В.П. Лутовиновой, осиротевшей и засидевшейся в девицах богатой невесте, у которой в одной лишь Орловской губернии было 5 тыс. душ крепостных крестьян.

Благодаря родительским заботам, Тургенев получил блестящее образование. Он с детских лет читал и говорил свободно на трех европейских языках - немецком, французском и английском - и приобщался к книжным сокровищам Спасской библиотеки. В Спасском саду, окружавшем дворянский усадебный дом, мальчик познакомился со знатоками и ценителями птичьего пения, людьми с доброй и вольной душой. Отсюда вынес он страстную любовь к среднерусской природе, к охотничьим странствиям. Доморощенный актер и поэт, дворовый Леонтий Серебряков, стал для мальчика настоящим учителем родного языка и литературы. О нем, под именем Пунина, Тургенев писал в рассказе «Пунин и Бабурин» (1874).

В н. 1827 Тургеневы приобрели дом в Москве, на Самотеке: пришла пора готовить детей к поступлению в высшие учебные заведения. Тургенев учился в частном пансионе Вейденгаммера, а в 1829, в связи с введением нового университетского устава, в пансионе Краузе, дававшем более глубокие знания древних языков. Летом 1831 Тургенев вышел из пансиона и стал готовиться к поступлению в Московский университет на дому с помощью известных московских педагогов П.Н. Погорельского, Д.Н. Дубенского, И.П. Клюшникова, начинающего поэта, члена философского кружка Н.В. Станкевича.

Годы учебы Тургенева на словесном отделении Московского (1833-34), а затем на историко-филологическом отделении философского факультета Петербургского университетов (1834-37) совпали с пробудившимся интересом русской молодежи к немецкой классической философии и «поэзии мысли». Тургенев-студент пробует свои силы на поэтическом поприще: наряду с лирическими стихотворениями, он создает романтическую поэму «Стено», в которой, по позднейшему признанию, «рабски подражает байроновскому “Манфреду”». Среди петербургской профессуры выделяется П.А. Плетнев, друг Пушкина, Жуковского, Баратынского, Гоголя. Ему он и отдает на суд свою поэму, за которую Плетнев пожурил, но, как вспоминал Тургенев, «заметил, что во мне что-то есть! Эти два слова возбудили во мне смелость отнести к нему несколько стихотворений. . . Плетнев не только одобрил первые опыты Тургенева, но и стал приглашать его к себе на литературные вечера, где начинающий поэт встретил однажды Пушкина, общался с А.В. Кольцовым и др. русскими писателями. Смерть Пушкина потрясла Тургенева: он стоял у его гроба и, вероятно с помощью А.И. Тургенева, приятеля отца и дальнего родственника, упросил Никиту Козлова срезать локон волос с головы поэта. Этот локон, помещенный в специальный медальон, Тургенев хранил как священную реликвию всю жизнь.

В 1838, после окончания университета со степенью кандидата, Тургенев, по примеру многих юношей своего времени, решил продолжить философское образование в Берлинском университете, где дружески сошелся с Н.В. Станкевичем, Т.Н. Грановским, Н.Г. Фроловым, Я.М. Неверовым, М.А. Бакуниным - и слушал лекции по философии из уст ученика Гегеля, молодого профессора К. Вердера, влюбленного в своих русских учеников и часто общавшегося с ними в непринужденной обстановке на квартире у Н.Г. Фролова. «Вы представьте, сошлись человек пять-шесть мальчиков, одна сальная свеча горит, чай подается прескверный и сухари к нему старые-престарые; а посмотрели бы вы на все наши лица, послушали бы речи наши! В глазах у каждого восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и говорим мы о Боге, о правде, о будущности человечества, о поэзии. . . », - так передал Тургенев атмосферу студенческих вечеров в романе «Рудин».

Шеллинг и Гегель дали русской молодежи к. 1830 - н. 1840-х целостное воззрение на жизнь природы и общества, вселили веру в разумную целесообразность исторического процесса, устремленного к конечному торжеству правды, добра и красоты. Вселенная воспринималась Шеллингом как живое и одухотворенное существо, которое развивается и растет по целесообразным законам. Как в зерне уже содержится будущее растение, так и в мировой душе заключен идеальный «проект» будущего гармонического мироустройства. Грядущее торжество этой гармонии предвосхищается в произведениях гениальных людей, являющихся, как правило, художниками или философами. Поэтому искусство (а у Гегеля философия) - форма проявления высших творческих сил.

В отличие от писателей-эпиков Тургенев предпочитал изображать жизнь не в повседневном и растянутом во времени течении, а в острых, кульминационных ее ситуациях. Это вносило драматическую ноту в романы и повести писателя: их отличает стремительная завязка, яркая, огненная кульминация и резкий, неожиданный спад с трагическим, как правило, финалом. Они захватывают небольшой отрезок исторического времени, а потому точная хронология играет в них существенную роль. Романы Тургенева включены в жесткие ритмы годового природного круга: действие в них завязывается весной, достигает кульминации в знойные дни лета, а завершается под свист осеннего ветра или «в безоблачной тишине январских морозов». Тургенев показывает своих героев в счастливые минуты максимального развития и расцвета их жизненных сил, но именно здесь с катастрофической силой обнаруживаются свойственные им противоречия. Потому и минуты эти оказываются трагическими: гибнет на парижских баррикадах Рудин, на героическом взлете, неожиданно обрывается жизнь Инсарова, а потом Базарова и Нежданова.

Трагические финалы в романах Тургенева не являются следствием разочарования писателя в смысле жизни, в ходе истории. Скорее наоборот: они свидетельствуют о такой любви к жизни, которая доходит до веры в бессмертие, до дерзкого желания, чтобы человеческая индивидуальность не угасала, чтобы красота явления, достигнув полноты, превращалась в вечно пребывающую в мире красоту.

Судьбы героев его романов свидетельствуют о вечном поиске, вечном вызове, который бросает дерзкая человеческая личность слепым и равнодушным законам несовершенной природы. Внезапно заболевает Инсаров в романе «Накануне», не успев осуществить великое дело освобождения Болгарии. Любящая его русская девушка Елена никак не может смириться с тем, что это конец, что эта болезнь неизлечима.

«О Боже! - думала Елена, - зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства?» В отличие от Толстого и Достоевского Тургенев не дает прямого ответа на этот вопрос: он лишь приоткрывает тайну, склонив колени перед обнимающей мир красотою: «О, как тиха и ласкова была ночь, какой голубиною кротостию дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть перед этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами!».

Тургенев не сформулирует крылатую мысль Достоевского: «красота спасет мир», но все его романы утверждают веру в преобразующую мир силу красоты, в творчески созидательную силу искусства, рождают надежду на неуклонное освобождение человека от власти слепого материального процесса, великую надежду человечества на превращение смертного в бессмертное, временного в вечное.

Глава 3. Анализ образа русской дворянской усадьбы

Своеобразное развитие проблематика тургеневского "Дворянскою гнезда" получила в "Пошехонской старине" M. E. Салтыкова-Щедрина (1887-1889). " Герои Тургенева не кончают своего дела", - писал о "Дворянском гнезде" Салтыков-Щедрин в уже цитированном письме к Анненкову.

По-своему довел до конца рассказ об обитателях "дворянских гнезд" сам Щедрин, показав на примере пошехонских дворян из рода Затрапезных, до какой степени умственного оскудения, нравственного уродства и бесчеловечности доходило поместное дворянство в своих массовых, а не лучших, как у Тургенева, образцах.

Преемственность от романа Тургенева подчеркивается у Щедрина и названием отдельных глав (произведение открывается главой "Гнездо"), и избранными аспектами повествования (происхождение героя, система его воспитания, нравственное воздействие природы и общения с народом, религия, эмоциональная сфера - любовь и брак).

При этом автор постоянно избирает полемическое по отношению к Тургеневу освещение темы, отрицательное ее толкование: в воспитании детей Затрапезных подчеркивается отсутствие всяческой системы, в пейзаже родовых гнезд - отсутствие какой-либо поэтической прелести, как и в самом образе жизни их обитателей - отсутствие общения с природой. Параллельный эпизод рыбной ловли описывается как чисто коммерческое предприятие. Бесконечно менявшиеся няньки, забитые и озлобленные, не рассказывали детям сказок. Любовь и брак, лишенные даже намека на поэзию, приобретали чудовищно уродливые формы. Наследие крепостнических времен, "поросших быльем" в период, когда создавалась "Пошехонская старина", определило многие привычки и "складки" в характерах и судьбах современников Щедрина, - это и вызвало к жизни произведение, отправным пунктом для которого послужило "Дворянское гнездо" Тургенева. "В современной русской беллетристической литературе, - писал Салтыков-Щедрин в некрологе, посвященном Тургеневу, - нет ни одного писателя, который не имел бы в Тургеневе учителя и для которого произведения этого писателя не послужили отправною точкою".

В этом же преемственном русле устанавливается влияние, которое имело творчество Тургенева, и в частности роман "Дворянское гнездо", на Чехова.

В литературе отмечалось, что Чехов, во многом воспринявший и лиризм Тургенева, и чуткость его к вопросам "нравственного состава" личности, и гражданскую требовательность, по-разному относился в различные периоды к "Дворянскому гнезду", но всегда его ценил как глубокое и поэтическое произведение. В рассказах "Безнадежный", "Контрабас и флейта" (1885) он высмеивает обывателей, поверхностно и понаслышке судивших о красотах "Дворянского гнезда" или засыпавших над его страницами.

Роман Тургенева «Дворянское гнездо» - это очередная попытка писателя найти героя своего времени в дворянской среде.

Писатель в своих произведениях создает многочисленную галерею образов, исследует психологию их поведения.

В романе «Дворянское гнездо» перед читателями предстают культурные, образованные представители дворянского сословия, не способные к решительным действиям даже во имя личного счастья.

У каждого дворянина была своя усадьба. Писатели не обошли стороной проблему «своей усадьбы». Описание дворянской усадьбы мы можем встретить у Пушкина в «Евгении Онегине», у Гончарова в «Обломове», так же и у Тургенева в «Дворянском гнезде».

Усадебная культура - одно из высших достижений русской цивилизации. К сожалению, во многом мы утратили эти национальные ценности, как в материальном, так и в духовном их измерении.

Усадьба была родным домом для многих дворян XVIII–XIX веков - военных, политиков, деятелей культуры. В усадьбе дворяне рождались, росли, там они впервые влюблялись.

Усадьба становилась для помещика надёжным прибежищем в случае разорения, опалы, семейной драмы, эпидемии. В своей усадьбе дворянин отдыхал душой и телом, ибо жизнь здесь, лишённая многих городских условностей, была проще и спокойнее. Свободный от государственной службы, он больше времени проводил с семьёй, близкими, а при желании мог уединиться, что в многолюдном городе всегда затруднительно.

Помещики в силу своего достатка, вкуса, фантазии преображали старинные родительские дома в модные классические особняки, привозили сюда новую, часто выписанную из-за границы, мебель, посуду, книги, скульптуры, разбивали вокруг сады и парки, выкапывали пруды и каналы, возводили садовые павильоны и беседки. Барская жизнь в деревне перестраивалась на новый лад.

Центром любой усадьбы служил барский дом, обычно деревянный, но отделанный под камень. Он был виден с дороги, задолго до подъезда к имению. Длинная тенистая аллея, обрамлённая высокими деревьями, вела к нарядным воротам - въезду на территорию усадьбы.

Обитатели «дворянских гнезд», поэтические, живут в полуразрушенных усадьбах.

«…Небольшой домик, куда приехал Лаврецкийигдедвагодатомуназад скончалась Глафира Петровна, был выстроен в прошломстолетии,изпрочного соснового леса; он на вид казался ветхим, но мог простоять еще лет пятьдесят или более. Все в доме осталось, как было. Тонконогие белыедиванчикивгостиной,обитые глянцевитымсерымштофом,протертыеипродавленные,живонапоминали екатерининские времена; в гостинойжестоялолюбимоекреслохозяйки,с высокой и прямой спинкой, к которой она и встаростинеприслонялась.

На главной стене висел старинный портрет Федорова прадеда,АндреяЛаврецкого; темное, желчное лицо едва отделялось от почерневшего и покоробленногофона; небольшие злые глаза угрюмо глядели из-поднависших,словноопухшихвек; черные волосы без пудры щеткой вздымались над тяжелым, изрытым лбом. На угле портрета виселвенокиззапыленныхиммортелей.

В спальне возвышалась узкая кровать,под пологом из стародавней, весьма добротной полосатой материи; горкаполинялых подушек и стеганое жидкое одеяльце лежали на кровати, ауизголовьявисел образ «Введение во храм пресвятой богородицы», - тот самый образ, к которому старая девица, умирая одна и всеми забытая, в последний раз приложиласьуже хладеющими губами. Туалетный столик из штучного дерева, с медными бляхамии кривым зеркальцем, с почернелой позолотой, стоял у окна.Рядомсспальней находилась образная, маленькая комнатка, с голыми стенами и тяжелым киотом в угле; на полу лежал истертый, закапанный воском коверчик.

Усадьба вся зарослабурьяном,лопухами,крыжовникоми малиной; но в нем было много тени, много старых лип, которые поражалисвоею громадностьюистраннымрасположениемсучьев;онибылислишкомтесно посажены и когда-то -летстотомуназад-стрижены.Садоканчивался небольшим светлым прудом с каймой из высокого красноватого тростника.Следы человеческой жизни глохнут очень скоро: усадьба Глафиры Петровнынеуспела одичать, но уже казалась погруженной в ту тихую дрему, которойдремлетвсе на земле, где только нет людской, беспокойной заразы.

О русской усадьбе как о некоем семантическом явлении заговорили давно: копились публикации, проводились конференции, был создан особый Фонд возрождения русской усадьбы… Книга О. Купцовой и Е. Дмитриевой - отнюдь не первое и не единственное исследование усадебного мифа. Но в ряду других “усадебноведческих” произведений “Утраченный и обретенный рай” займет достойное место. Этот труд состоялся как исследование особого типа - в рамках семантического анализа и культурологического подхода, но на языке абсолютно не специальном.

Дискурс - главное достижение авторов. Они искусно избежали соблазна заговорить на “птичьем” языке строгой науки, равно как и перейти к эмоциональным восклицаниям: “Вне зависимости от приоритета, который в отдельные эпохи отдавался то природе, то искусству, усадьба синтезировала и то, и другое. Во второй половине XVIII столетия в триаде “человек - искусство - природа” естественное рассматривалось как материал для искусства: на природу, окружавшую усадебные постройки, воздействовали так, чтобы она выглядела как продолжение дворца (дома)”.

Вопросы о мифе усадьбы (“Спор о достоинствах городской и сельской жизни), далее читатель попадает в мир философии (“Игра разума и случая: французский и английский садовый стиль”), потом решаются онтологические вопросы - “усадебная любовь”, “усадебная смерть”, затем речь идет о праздниках в усадьбе и усадебных театрах, после чего мы погружаемся в мир литературы XIX и раннего XX века, а уж “на сладкое” остаются “усадебные имена”, “усадебные чудаки” и “запахи в усадьбе”.

Усадьба - это мир, устроенный на удивление гостям и соседям, поэтому хозяин превращался в Бога своего собственного Эдема, чувствовал себя полновластным владельцем, дирижером оркестра, послушного его воле. Будучи сложно оформленной равнодействующей города и деревни, русская “вилла” представляет собой культурное пространство среди дикой природы, вписывается в ландшафт. Важно, что в труде показана не только “поэзия садов”, как назвал свое исследование Д.С. Лихачев, но и “проза” - усадьбам свойственно ветшать, дичать, разрушаться, символизируя возраст хозяина или его уход. Таким образом, позволяет увидеть все стадии жизни самого усадебного организма - от замысла, ориентированного на Версаль или английские парки, может быть, противостоящего им, через само созидание усадьбы к ее расцвету, закату и гибели. “Жизнь усадебного мифа” просматривается, если можно так выразиться, и в филогенезе, и в онтогенезе: ветшает отдельная усадьба, но вырождается и сама усадебная жизнь, вытесняется дачной, которую обеспечивает совсем иная идеология.

Глава 4. Значение образа сада возле усадебного дома

Сад возле усадебного дома с большим количеством цветов (в том числе, конечно, роз), кустарников (малина, акация, черёмуха), плодовых деревьев. Непременные атрибуты усадебного ландшафта – тенистые липовые аллеи, большие и малые пруды, посыпанные песком дорожки, садовые скамейки, порой отдельное, столь важное для хозяев дерево (и часто – дуб). И дальше – рощи, поля с овсом и гречихой, леса (то, что составляет уже ландшафт естественный). Всё это есть у Тургенева, всё это важно и для него и для его героев.

Тропачёв . А сад у вас удивительно хорош <…> Аллеи, цветы – и всё вообще…(169).

Наталья Петровна . Как хорошо в саду! (301)

Катя . Как трава славно обмылась… как хорошо пахнет… Это от черёмухи так пахнет… (365)

Показателен в этом плане диалог Ракитина и Натальи Петровны в «Месяце в деревне»:

Ракитин . …как хорош этот тёмно-зелёный дуб на тёмно-синем небе. Он весь затоплен лучами солнца, и что за могучие краски… Сколько в нём несокрушимой жизни и силы, особенно когда вы его сравните с той молоденькой берёзой… Она словно вся готова исчезнуть в сиянии; её мелкие листочки блестят каким-то жидким блеском, как будто тают…

Наталья Петровна . Вы очень тонко чувствуете так называемые красоты природы и очень изящно, очень умно говорите об них <…> природа гораздо проще, даже грубее, чем вы предполагаете, потому что она, слава богу, здорова… (318).

Ей словно вторит Горский в пьесе «Где тонко, там и рвётся»: «Да какое самое пламенное, самое творческое воображение угонится за действительностью, за природой?» (93).

Но уже в середине века Тургенев намечает тему, которая впоследствии станет важной для многих писателей – тему разорения дворянских имений, угасания усадебной жизни. Ветшает дом в Спасском, наследном, когда-то богатом имении графа Любина. Наложена опека на имение Михрюткина («Разговор на большой дороге»). В этой же сцене характерен рассказ кучера Ефрема о соседском помещике Финтренблюдове: «Уж на что был важный барин! Лакеи в кувбическую сажень ростом, что одного галуна, дворня – просто картинная галдарея, лошади – рысаки тысячные, кучер – не кучер, просто единорог сидит! Залы там, трубачи-французы на хорах – те же арапы; ну просто все удобства, какие только есть в жизни. И чем же кончилось? Продали всё его имение сукциону»

Глава 5. Интерьер дворянской усадьбы

Незначительную с первого взгляда, но вполне определенную роль в романах Тургенева играет описание устройства, обстановки усадеб, бытовых деталей жизни героев. "Дворянские гнезда" - это в первую очередь родовые усадьбы: старинные дома, окруженные великолепными садами и аллеями с вековыми липами.

Писатель показывает нам жизнь в конкретном реальном предметном окружении. Обстановка дома, его атмосфера имеет большое значение для формирования личности в раннем возрасте, когда человек интенсивно впитывает зрительные и звуковые образы, поэтому автор уделяет внимание описанию усадебной обстановки и быта, чтобы полнее охарактеризовать своих героев, выросших здесь. Ведь в те времена уклад жизни был довольно стабильным и обитателей усадеб окружали знакомые с детства предметы и вещи, вызывающие воспоминания.

Примером может служить подробное и детальное описание комнаты в романе "Отцы и дети": "Небольшая, низенькая комнатка, в которой он [Кирсанов Павел Петрович] находился, была очень чиста и уютна. В ней пахло недавно выкрашенным полом, ромашкой и мелиссой. Вдоль стен стояли стулья с задками в виде лир; они были куплены еще покойником генералом а Польше, во время похода; в одном углу возвышалась кроватка под кисейным пологом, рядом с кованным сундуком с круглою крышкой. В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая-чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами: "кружовник"; Николай Петрович любил особенно это варенье.

Под потолком, на длинном шнурке, висела клетка с короткохвостым чижом; он беспрестанно чирикал и прыгал, и клетка беспрестанно качалась и дрожала: конопляные зерна с легким стуком падали на пол". Такие национальные черты быта, как икона Николая-чудотворца, одного из самых почитаемых святых на Руси, или банки с крыжовенным вареньем, не дают усомниться в том, что мы находимся в доме русского человека.

Но в творчестве Тургенева понятие "дворянского гнезда" раскрыто не только в прямом смысле, как место и способ жизни дворянского рода, но и как социальное, культурное и психологическое явление.

И, без сомнения, это явление в самой полной мере воплотилось в романе 1858 года "Дворянское гнездо". Главный герой романа, Федор Иванович Лаврецкий, начинает свою сознательную жизнь со светских развлечений, бесполезных заграничных поездок, он попадает в любовные сети холодной и расчетливой эгоистки Варвары Павловны. Но вскоре он оказывается обманут женой и разочарованный возвращается из Франции на родину. Но жизнь за границей не сделали его западником, хотя он полностью и не отрицал Европы, он остался самобытной личностью, не изменил своим верованиям. Погружаясь в размеренную, полную гармонии и красоты, русскую деревенскую жизнь, Лаврецкий исцеляется от суетности жизни. И он сразу это замечает, уже на второй день пребывания в Васильевском Лаврецкий размышляет: "Вот когда я на дне реки. И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, кто входит в ее круг, - покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом". Лаврецкий почувствовал, что это его дом, он напитался этой тишиной, растворился в ней. Это его корни, какими бы они ни были. Тургенев резко критикует отрыв сословий от родной культуры, от народа, от русских корней. Таков отец Лаврецкого, он провел всю жизнь за границей, это человек во всех своих увлечениях бесконечно далекий от России и от ее народа.

Лаврецкий входит в роман как бы не один, а за ним тянется предыстория целого дворянского рода, таким образом речь идет не только о личной судьбе героя, но о судьбе целого сословия. Его родословная рассказана очень подробно от начала - с XV века: "Федор Иванович Лаврецкий происходил от древнего дворянского племени. Родоначальник Лаврецких выехал в княжение Василия Темного из Пруссии и был пожалован двумястами четвертями земли в Бежецком верху". И так далее, на протяжении целой главы происходит описание корней Лаврецкого. В этой развернутой предыстории Лаврецкого Тургенева интересует не только предки героя, в рассказе о нескольких поколениях Лаврецких отражена сложность русской жизни, русского исторического процесса.

Возрождаясь к новой жизни, заново обретая чувство родины, Лаврецкий переживает счастье чистой одухотворенной любви. Роман Лизы и Лаврецкого глубоко поэтичен, он сливается со всеобщей тишиной, гармонирует с умиротворенной атмосферой усадьбы. Общение с природой играет немаловажную роль в формировании этой умиротворенной атмосферы, этого спокойного размеренного ритма жизни, ведь способным жить в этом ритме может далеко не каждый, а лишь тот, кто имеет мир и гармонию в своей душе, и здесь созерцание природы и общение с ней являются лучшими помощниками.

Для русского человека потребность общения с природой особенно сильна. Оно насыщает душу красотой, дает новые силы: "Звезды исчезали в каком-то светлом дыме; неполный месяц блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею в грудь.

Лаврецкий наслаждался и радовался своему наслаждению. "Ну, мы еще поживем", - думал он". Недаром самыми распространенными видами проведения досуга в России были пешие и конные прогулки, охота, рыбалка: "К вечеру пошли всем обществом ловить рыбу. . . Рыба клевала беспрестанно; выхваченные караси то и дело сверкали в воздухе своими то золотыми, то серебряными боками... Красноватый высокий камыш тихо шелестел вокруг них, впереди тихо сияла неподвижная вода, и разговор у них шел тихий."

Несмотря на то что жизнь тургеневских "дворянских гнезд" провинциальна, его герои образованные и просвещенные люди, они были в курсе основных общественных и культурных событий, благодаря выписываемым журналам, имели большие библиотеки, многие занимались хозяйственными преобразованиями и поэтому изучали агрономию и другие прикладные науки. Их дети получали образование и воспитание, ставшее традиционным для того времени и мало чем уступавшее городскому. Родители тратили немалые средства, нанимая учителей и гувернеров для обучения своих детей. Тургенев подробно описывает воспитание Лизы Калитиной: "Училась Лиза хорошо, то есть усидчиво; особенно блестящими способностями, большим умом ее бог не наградил; без труда ей ничего не давалось. Она хорошо играла на фортепиано; но один Лемм знал, чего ей это стоило. Читала она немного; у ней не было "своих слов", но были свои мысли, и шла она своей дорогой".

Лиза - это одна из героинь русской литературы, поднявшаяся на самый высокий духовный уровень. Она была растворена в Боге и в любимом человеке, ей не были известны такие чувства, как зависть или злость. Лиза и Лаврецкий - наследники лучших черт патриархального дворянства. Они вышли из дворянских гнезд цельными и самодостаточными личностями. Им чуждо как варварство и невежество прежних времен, так и слепое преклонение перед Западом.

Характеры честного Лаврецкого и скромной религиозной Лизы Калитиной подлинно национальны. Тургенев видит в них то здоровое начало русского дворянства, без которого не может состояться обновление страны. Несмотря на то, что Тургенев был западником по убеждениям, европейцем по культуре, он в своем романе утверждал мысль, что необходимо познавать Россию во всем ее национальном и историческом своеобразии.

Заключение

Философско-романтическая школа, через которую прошел Тургенев в юности, во многом определила характерные черты художественного мироощущения писателя: вершинный принцип композиции его романов, схватывающих жизнь в высших моментах, в максимальном напряжении присущих ей сил; особая роль любовной темы в его творчестве; культ искусства как универсальной формы общественного сознания; неизменное присутствие философской тематики, во многом организующей диалектику преходящего и вечного в художественном мире его повестей и романов; стремление обнять жизнь во всей ее полноте, порождающее пафос максимальной художественной объективности. Острее, чем кто-либо другой из его современников,

Тургенев чувствовал трагизм бытия, кратковременность и непрочность пребывания человека на этой земле, неумолимость и необратимость стремительного бега исторического времени. Но именно потому Тургенев обладал удивительным даром бескорыстного, ничем относительным и преходящим не ограниченного художнического созерцания. Необычайно чуткий ко всему злободневному и сиюминутному, умеющий схватывать жизнь в ее прекрасных мгновениях, Тургенев владел одновременно редчайшим чувством свободы от всего временного, конечного, личного и эгоистического, от всего субъективно-пристрастного, замутняющего остроту зрения, широту взгляда, полноту художественного восприятия.

Его влюбленность в жизнь, в ее капризы и случайности, в ее мимолетную красоту была благоговейной и самоотверженной, совершенно свободной от всякой примеси самолюбивого авторского «я», что давало возможность Тургеневу видеть дальше и зорче многих его современников.

«Наше время, - говорил он, - требует уловить современность в ее преходящих образах; слишком запаздывать нельзя». И он не запаздывал. Все его произведения не только попадали в настоящий момент общественной жизни России, но одновременно его опережали.

Тургенев был особенно восприимчив к тому, что стоит «накануне», что еще только носится в воздухе.

Острое художественное чутье позволяет ему по неясным, смутным еще штрихам настоящего уловить грядущее и воссоздать его, опережая время, в неожиданной конкретности, в живой полноте. Этот дар был для Тургенева-писателя тяжким крестом, который он нес всю жизнь. Его дальнозоркость не могла не раздражать современников, не желавших жить, зная наперед свою судьбу. И в Тургенева часто летели каменья. Но таков уж удел любого художника, наделенного даром предвидений и предчувствий, пророка в своем отечестве. И когда затихала борьба, наступало затишье, те же гонители часто шли к Тургеневу с повинной головой. Забегая вперед, Тургенев определял пути, перспективы развития русской литературы 2-й пол. XIX столетия. В «Записках охотника» и «Дворянском гнезде» уже предчувствуется эпос «Войны и мира» Л. Н. Толстого, «мысль народная»; духовные искания Андрея Болконского и Пьера Безухова пунктиром намечались в судьбе Лаврецкого; в «Отцах и детях» предвосхищалась мысль Достоевского, характеры будущих его героев от Раскольникова до Ивана Карамазова.

Несмотря на то, что И.С. Тургенев часто жил вдали от «родового гнезда», усадьба была для него местом конкретным, вовсе не идеальным. Тургенев уже тогда предвидел разрушение старых «дворянских гнёзд», а вместе с ними и самой высокой дворянской культуры.

Список использованной литературы

1. Ананьева А.В., Веселова А.Ю. Сады и тексты (Обзор новых исследований о садово-парковом искусстве в России) // Новое литературное обозрение. 2005. № 75. C. 348-375.

2. Дворянские гнезда России: История, культура, архитектура / Под ред. М.В. Нащокиной. М., 2000;

3. Дмитриева Е.Е., Купцова О.Н. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай. М.: ОГИ, 2003 (2-е изд. - 2008).

4. Жизнь в русской усадьбе: Опыт социальной и культурной истории. - СПб.: Коло, 2008.

5. Русская усадьба: Сборник общества изучения русской усадьбы. М., 1994-2008. Вып. 1-14.

6. Тихонов Ю.А. Дворянская усадьба и крестьянский двор в России 17 и 18 веков: сосуществование и противостояние. М.; СПб.: Летний сад, 2005.

7. Три века русской усадьбы: Живопись, графика, фотография. Изобразительная летопись. XVII - начало XX в.: Альбом-каталог / Ред.-сост. М.К. Гуренок. М., 2004.

8. Турчин B.C. Аллегория будней и празднеств в сословной иерархии XVIII - XIX веков: от усадебной культуры прошлого до культуры наших дней /B.C. Турчин II Русская усадьба. - М., 1996. Вып. 2(18). С. 16.

9. Щукин В. Миф дворянского гнезда: Геокультурологическое исследование по русской классической литературе. Krako´w, 1997. (Переизд. в кн.: Щукин В. Российский гений просвещения. М.: РОССПЭН, 2007.)

10. Le jardin, art et lieu de mémoire / Sous la direction de Monique Mosser et Philippe Nyss. Paris: Les éditions de l’imprimeur, 1995.

Русское дворянство в романе «Отцы и дети дети».

Иван Сергеевич Тургенев был великим драматургом, удивительным публицистом и великолепным прозаиком. Одно из своих лучших произведений – роман «Отцы и дети» - он написал в 1860-1861 годах, то есть в период проведения крестьянской реформы. Ожесточенная борьба разделила русское общество на 2 непримиримых стана: на одной стороне были демократы- революционеры, считавших, что Россия нуждалась в кардинальном изменении государственного устройства, на другой – консерваторы и либералы, по мнению которых, устои русской жизни должны были остаться неизменными: помещики – при своих земельных владениях, крестьяне – в той или иной зависимости от своих господ. В романе отражается идейная борьба между либеральным дворянством и революционной демократией, причем автор симпатизирует последним. « Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса», - писал И.С. Тургенев в письме к К. Случевскому. Характерные типы дворян этого периода представлены в семействе Кирсановых. « Вглядитесь в лица Николая Петровича, Павла Петровича, Аркадия. Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, что же молоко?» Автор выбирает далеко не худших представителей консерватизма и либерализма, чтобы еще яснее подчеркнуть, что речь дальше пойдет о борьбе не с плохими людьми, а с отжившими общественными взглядами и явлениями.

Павел Петрович – умный и волевой человек, обладающий определенными личными достоинствами: он честен, по-своему благороден, верен усвоенным в молодости убеждениям. Но в то же время Павел Кирсанов не приемлет того, что происходит в окружающей жизни. Твердые принципы, которых придерживается этот человек, находятся в противоречии с жизнью: они мертвы. Павел Петрович называет себя человеком «любящим прогресс», но под этим словом он понимает преклонение перед всем английским. Уехав за границу, он «знается больше с англичанами», ничего русского не читает, хотя на столе у него находится серебряная пепельница в виде лаптя, чем фактически и исчерпывается его «связь с народом». У этого человека все в прошлом, он еще не постарел, но уже принимает как должное свою смерть при жизни…

Внешне прямо противоположен Павлу Петровичу его брат. Он добр, мягок, сентиментален. В отличие от бездельничающего Павла Николай пытается заниматься хозяйством, но проявляет при это совершенную беспомощность. Его «хозяйство скрипело, как несмазанное колесо, трещало, как домоделанная мебель сырого дерева». Николай Петрович не может понять, в чем причина его неудач. Не понимает он также, почему Базаров назвал его «отставным человеком». «Кажется, - говорит он брату, - я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел… читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, - а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета».

Несмотря на все старания Николая Петровича быть современным, вся его фигура вызывает у читателя ощущение чего-то отжившего. Этому способствует и авторское описание его внешности: «пухленький; сидит, подогнувши под себя ножки». Его добродушно- патриархальный вид резко контрастирует с картиной крестьянской нужды: «… мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках…»

Братья Кирсановы – люди окончательно сложившегося типа. Жизнь прошла мимо них, и они не способны что- либо изменить; они покорно, хотя и с бессильным отчаянием, подчиняются воле обстоятельств.

Аркадий же выдает себя за последователя Базарова, перед которым он благоговел в университете. Но на самом деле он лишь подражатель, то есть личность не самостоятельная. Что многократно подчеркивается в романе. Показное стремление идти «в ногу со временем» заставляет его повторять совершенно чуждые ему мысли Базарова; чувства и взгляды отца и дяди гораздо ближе ему. В родном имении Аркадий постепенно отходит от Евгения. Знакомство с Катей Локтевой окончательно отдаляет двух приятелей. Впоследствии младший Кирсанов становится более практичным хозяином, чем его отец, но его хозяйское благополучие означает духовную смерть.

Дворянам Кирсановым противопоставлен нигилист Евгений Базаров. Он – сила, способная сломить старую жизнь. Обнажая социальный антагонизм в спорах Базарова с Павлом Петровичем, Тургенев показывает, что отношения между поколениями здесь шире и сложнее противоборства социальных групп. В словесной схватке Кирсанова с Базаровым обнажается несостоятельность дворянских устоев, но определенная правота есть и в позиции «отцов», отстаивающих свои взгляды в спорах с молодежью.

Павел Петрович не прав, когда цепляется за свои сословные привилегии, за свое умозрительное представление о народной жизни. Но, возможно, он прав, защищая то, что должно оставаться незыблемым в человеческом обществе. Базаров не замечает, что консерватизм Павла Петровича не всегда и не во всем своекорыстен, что в его рассуждениях о доме, о принципах, рожденных определенным культурным и историческим опытом, есть доля истины. В спорах каждый прибегает к использованию «противоположных общих мест». Кирсанов говорит о необходимости следовать авторитетам и верить в них, настаивает на необходимости следовать принципам, базаров же все это отвергает. В базаровском высмеивании дворянских форм прогресса немало едкой правды. Смешно, когда дворянские претензии на прогрессивность ограничиваются приобретением английских рукомойников. Павел Петрович утверждает, что жизнь с ее готовыми, исторически сложившимися формами может быть умнее любого человека, могущественнее отдельной личности, но это доверие нуждается в проверке на соответствие вечно обновляющейся жизни. Подчеркнуто аристократические манеры Павла Кирсанова вызваны скорее внутренней слабостью, тайным сознанием своей неполноценности. Усилия отца и сына Кирсановых, старающихся предотвратить обостряющийся конфликт, лишь усиливают драматизм ситуации.

На примере нескольких ярких персонажей Тургеневу удалось описать весь дворянский мир и показать его проблему того времени. В середине 19 века оно стояло на перепутье, не зная, как развиваться дальше, и Иван Сергеевич очень красочно описал это состояние.