Ниже публикуем, с незначительными сокращениями, раздел книги Е.А. Маймина «Лев Толстой. Путь писателя», посвящённый роману «Воскресение». Разбор толстовского романа вырос и из кандидатской диссертации Маймина, и из его опыта “академического” издания романа, но также из лекций о Толстом, на протяжении многих лет читавшихся студентам.

Евгений Маймин о романе «Воскре­сение»

Е сть что-то знаменательное в том, что последний роман Толстого, «Воскресение», - роман, в котором Толстой осветил с новой точки зрения всю русскую действительность и всё общественное и государственное устройство России, - был также последним, как бы завершающим романом всей русской литературы ХIХ века. И дело тут не в одной хронологии («Воскресение» появилось в свет в самом конце декабря 1899 года). Своим последним романом Толстой, конечно, по-своему, ответил на общедемократические требования создания в России общественного романа. Романа, основанного на новых началах, с обращением к народной жизни и к герою из народа.

Демократическая мысль создала в пореформенную эпоху цельную и глубоко продуманную программу нового общественного романа. Эта программа в основе своей носила революционный характер и связана была с отрицанием старого, традиционного романа. Щедрин, один из поборников общественного романа, видит “ограниченность круга правды” старого романа в том, что он основывался на мотивах семейственности и любви, которые в изменившихся жизненных обстоятельствах, в предреволюционную эпоху, не то что исчезают вовсе, но изменяют своё содержание и значение и в известной мере отходят на зад­ний план. “Мне кажется, - пишет Щедрин в «Господах ташкентцах», - что роман утратил свою прежнюю почву с тех пор, как семейственность и всё, что принадлежит к ней, начинает изменять свой характер” .

Параллельно подготовительной “черновой” работе, которую осуществляла вся демократическая русская литература, Толстой после «Анны Карениной», после кризиса и разрыва со своим классом, тоже переживает период “подготовки”. В середине 70-х годов Н.Михайловский писал о Толстом: “Раз он уверен, что нация состоит из двух половин и что даже невинные, «непредосудительные» наслаждения одной из них клонятся к невыгоде другой, - что может мешать ему посвятить все свои громадные силы этой громадной теме? Трудно даже себе представить, чтобы какие-нибудь иные темы могли занимать писателя, носящего в душе такую страшную драму, какую носит в своей гр. Толстой” .

Та “громадная тема”, о которой говорит Михайловский, это как раз тема для общественного романа. С 70-х годов Толстому эта тема самая мучительная и кровно близкая. Но для художественного её решения, для создания на её основе романа Л.Толстой должен был пройти предварительный путь исследования. Всё должно было быть подвергнуто проверке, все проблемы нужно было решить заново, с новой, открывшейся Толстому точки зрения. Как мы знаем, Толстой этим и занимался.

Он занимался этой подготовительной работой - работой исследования - в трактате «Так что же нам делать?», в народных рассказах, в публицистических статьях. Он писал открытые письма, сказки, драмы и комедии и во всех этих произведениях старался пояснить читателю (и не меньше - самому себе) сущность современной ему жизни, её правду и её ложь. Он готовил почву для романа, где, отдавшись течению жизни - “надо, надо писать и воззвание и роман, то есть высказывать свои мысли, отдаваясь течению жизни” (ХIХ, 358), - он смог бы по-новому, с новых позиций всё осветить, исследовать в его цельности и во всех его реальных связях тот жизненный материал, в познании которого так нуждалось русское пореформенное общество. Таким романом и стало «Воскресение».

Сюжет для романа «Воскресение» Толстому дал его хороший знакомый, известный судебный деятель и литератор А.Ф. Кони. Дочь чухонца-вдовца, арендатора мызы в одной из финляндских губерний, Розалия, после смерти отца попадает на воспитание в богатый дом. Здесь на неё обращает внимание приехавший погостить родственник хозяйки дома, молодой человек старой дворянской фамилии, кончивший курс в одном из привилегированных учебных заведений. Он соблазняет девушку, а когда выясняется, что она должна родить, её с позором изгоняют из дома. Постепенно она опускается, становится проституткой, за совершённое ею преступление попадает на скамью подсудимых. Среди присяжных, призванных её судить, оказывается и её соблазнитель. Он узнаёт её, в нём просыпается совесть, он решает искупить свою вину, женившись на арестантке. О своём решении он и заявляет Кони, тогда прокурору Петербургского окружного суда.

Случай, рассказанный А.Ф. Кони, производит сильное впечатление на Толстого. “Ночью много думал по поводу его”,- признаётся он на другой день после того, как выслушал рассказ . Случай потрясает Толстого и по себе, и потому ещё, что отвечает его новым убеждениям о неправедной жизни господствующего сословия. Толстой уговаривает Кони написать на этот сюжет рассказ, ничего не добавляя и не выдумывая. Кони обещает, но за делами так и не исполняет просьбы Толстого. Через несколько месяцев, 12 апреля 1888 года, Толстой запрашивает через своего секретаря П.И. Бирюкова, не согласится ли тот уступить ему сюжет о проститутке Розалии: тема “очень хороша и нужна” . Получив согласие от Кони, Толстой вскоре приступает к работе над будущим романом, который поначалу он называет в своих письмах и дневниках “коневской повестью”.

“Коневская повесть” начата была Толстым в конце 1889 года. Завершает своё произведение, свой роман «Воскресение» Толстой в декабре 1899 года. Работа над романом продолжалась более десяти лет. За годы работы произведение не только увеличилось в своих размерах, но и претерпело важные изменения в основах своего замысла.

В первоначальных набросках “коневской повести” трудно ещё обнаружить будущее здание общественного романа. Повесть ещё невелика по размерам, она строится на строго локализованном сюжете, является нравственно-психологической по своему характеру. Общественные вопросы в начальных вариантах «Воскресения» не занимают сколько-нибудь значительного места. Подлинно общественным романом, социально-обличительньым по своему внутреннему пафосу, «Воскресение» становится лишь по мере всё более глубокого осмысления и художественной обработки материала, а также под непосредственным воздействием событий русской жизни 90-х годов. Толстой повторяет и выявляет путь русского общественного романа не только тогда, когда занимается “анализом” и “подготовкой”, не только в 70-е и 80-е годы, но и в процессе создания «Воскресения».

Осмысляя отношения Нехлюдова к Катюше Масловой, Толстой всё большее внимание начинает уделять проблеме не личных только, но прежде всего сословных, классовых связей и противоречий. Раздумывая над проблемой преступления и причинах преступности, Толстой включает в сферу художественного исследования всё новые персонажи, не имеющие прямого отношения к частной судьбе Масловой, но зато хорошо объясняющие социальную суть проблемы. В связи с голодом, постигшим в 1891–1892 годах большую часть губерний России, Толстой ощущает настоятельную необходимость скорейшего, безотлагательного решения проблемы земельной собственности - и в тексте романа появляется ещё новый, соответствующий материал. Нехлюдов в одной из черновых редакций романа пишет сочинение, посвящённое вопросу о земле. Извозчик, который везёт Нехлюдова на обед к невесте, говорит ему об отсутствии земли у крестьян как основной причине голода и бегства крестьян из деревни. Появляются в романе очень важные главы о деревенской жизни.

В процессе работы Толстого над текстом «Воскресения» текст романа включает в себя не только фабульно необходимое, но больше всего и прежде всего жизненно необходимое, общественно-злободневное. Рядом с Масловой и Нехлюдовым, судейскими и арестантами, наряду с крестьянами, в романе начинают действовать губернаторы и сановники, имеющие неограниченную власть над людьми, и революционеры, борющиеся с властью; в романе появляются картины роскошной жизни правящего сословия и страшные сцены этапа и каторги. Толстой не просто расширяет сюжетные границы произведения, но и постепенно, изнутри вырабатывает художественную форму, наиболее соответствующую социальному характеру изменяющегося замысла; вырабатывает форму такого общественного романа, который свободно и естественно допускает включение самого разнообразного жизненного, социального материала. Интересно, что при этом роман Толстого по своей композиции всё более начинает походить на тип общественного романа, о котором писал Щедрин: “...Драма начиналась среди уютной обстановки семейства, а кончилась Бог знает где, началась поцелуями двух любящих сердец, а кончилась... Сибирью...”

«Воскресение» было для Толстого и романом, и “воззванием”, и “совокупным-многим-письмом”, в котором он вёл со всею страстью потрясённого неправдой жизни человека, писателя, мыслителя разговор о самом главном, о самом важном. Разговор с современником и, не менее того, с читателем будущих времён. “Завещанием уходящего столетия новому” назвал «Воскресение» А.Блок .

Как и в своих более ранних романах и повестях, Толстой и в «Воскресении» был более всего озабочен изображением правды жизни. Но иная уже была жизнь - и иной характер приобрело его произведение. Жизнь, которую Толстой изображал в «Воскресении», вся во лжи и кричащих несоответствиях, это жизнь кризисная по своей сути и очень неспокойная. Очень неспокоен и голос автора «Воскресения». Он не повествует, не рассказывает, он точно ведёт дознание.

В повести «Смерть Ивана Ильича» есть сильная сцена, в которой герой, судейский, думает о своём месте службы, и вдруг ему чудится и слышится, что идёт иной, высший суд, над ним суд, над всей его жизнью: “Суд идёт, идёт суд!” Вся повесть Толстого об Иване Ильиче была таким не чиновным, а высшим судом над человеческим существованием, в котором всё было ширмы и ложь и не было ничего здорового и духовного. В «Воскресении» автор тот же, что и в повести «Смерть Ивана Ильиче». С тем же потрясённым чувством, с тем же предельно обострённым сознанием, с той же мукой от лжи и потребностью правды. Это автор, который сказал о себе: “…хочу страдать, хочу кричать истину, которая жжёт меня” (ХIХ, 492, запись в дневнике 22 декабря 1893 г.). «Воскресение» - тоже суд, но это суд не над одной, не над несколькими человеческими жизнями, а над всем общественным устройством России.

С самого начала романа мы слышим голос судьи: “Как ни старались люди, - так начинается роман «Воскресение», - собравшись в одно небольшое место несколько сот тысяч, изуродовать землю, на которой они жались, ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углём и нефтью, как ни обрезывали деревья и ни выгоняли всех животных и птиц,- весна была весною даже и в городе...”

Это вступление как заставка, как ключ ко всему, что будет дальше. В нём задана интонация повествования. В нём, как глубокая музыкальная тема, слышится: “Суд идёт, идёт суд!”

Но чьим именем, во имя какой большой правды решается судить Толстой? Люди, великое множество людей собираются в одно место, строят город, укладывают мостовые, воздвигают фабрики и заводы - всё это, по Толстому, значит: “изуродовать ту землю, на которой они жались”, забивать “камнями землю, чтобы ничего не росло на ней...”. Земля существует для того, чтобы её возделывать: пахать, боронить, засевать, собирать с неё плоды, разводить на ней скот. Всё, что не соответствует этому, что мешает,- есть зло. Кто может так думать? Мужик, крестьянин, именем которого и судит Толстой.

Начало суда, пафос суда лежит в основе всей композиции романа. Он делает его напряжённо-страстным, патетическим и вместе с тем целеустремлённым. Он точно сжимает повествование, цементирует роман, делает его произведением единого дыхания, одного порыва.

Со сцены суда начинается собственно повествование. <…> Героиня романа Катюша Маслова попадает на скамью подсудимых, потому что её обвиняют в отравлении купца. Среди тех, кто её судит, находится Нехлюдов, совративший её. То, что Нехлюдов судит Маслову, очевидно несправедливо. Несправедливо независимо от того, виновата Маслова в том, в чем её обвиняют. Нехлюдов в любом случае не имеет права судить, ибо он-то виноват перед Масловой, он прямой и безусловный преступник.

Толстой не ограничивается указанием на единичную вину. Следствие, которое он ведёт, не формальное и не поверхностное, а глубинное. Не имеет права судить не один Нехлюдов, но все судьи. Ибо все они преступники - преступники и в прямом смысле, и по своей принадлежности к преступному правящему сословию.

Председатель суда, который решает дело Масловой, “был женат, но вёл очень распущенную жизнь, так же как и его жена”. Обвинитель Масловой - человек “в высшей степени самоуверенный”, “довольный собой” и вследствие этого “глупый чрезвычайно”. Он “твёрдо решил сделать карьеру и потому считал необходимым добиваться обвинения по всем делам, по которым он будет обвинять” .

Толстой с самого начала романа демонстрирует вопиющее несоответствие, вопиющую ложь жизни: преступники судят свои жертвы! При этом жертвой преступлений - частных и общих, преступлений отдельных представителей господствующего класса и всего класса в целом, - оказывается не одна Маслова. Вслед за ней, на другой день после окончания процесса над Масловой, скамью подсудимых занимает фабричный мальчик “в сером халате и с серым бескровным лицом”, похитивший из сарая никому не нужные половики ценой З рубля 67 копеек, а прежде изгнанный из деревни отсутствием земли, которая находится в руках богатых - Нехлюдова и ему подобных. “Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, - думал Нехлюдов, слушая всё, что происходило перед ним. - Они опасные, а мы не опасные?..” <…>

Повествование в «Воскресении» развивается по принципу расширяющихся кругов, по принципу расширения круга ответственности. Следствие ведётся с углублением в самую суть вещей. Во второй части романа Нехлюдов, перед тем как отправиться вслед за Масловой в Сибирь, едет в деревню устроить свои дела с крестьянами. Изображению крестьянской жизни посвящены первые девять глав второй части романа. Поразительная, потрясающая сознание и чувство бедность и нищета крестьян - вот лейтмотив этих глав.

Нехлюдов видит в деревне “старуху, нёсшую на сгорбленной спине грязной суровой рубахи тяжёлые полные вёдра”, мужиков, “босых, в измазанных навозной жижей портках и рубахах”, худого старика, “тоже босиком, в полосатых портках и длинной грязной рубахе, с выдающимися на спине худыми кострецами”, видит худую женщину с “бескровным ребёночком в скуфеечке из лоскутиков”. Нехлюдов видит всё это и сознаёт, что “народ вымирает, привык к своему вымиранию, среди него образовались приёмы жизни, свойственные вымиранию,- умирание детей, сверхсильная работа женщин, недостаток пищи для всех, особенно для стариков”.

Картины деревенской нищеты, показанные Толстым, глубочайшим образом связаны с основным сюжетом романа, построенном на вине Нехлюдова перед Масловой. Осознание одной вины с неизбежностью влечёт за собой осознание другой, ещё более страшной. Нравственное прозрение Нехлюдова заставило его в новом свете увидеть и мир, и самого себя. Была ли случайной его вина перед Масловой? Почему он позволил себе этот грех по отношению именно к ней, полувоспитаннице-полуслужанке? Почему по отношению к таким, как она, многие люди, ему подобные, грешат и не видят в этом греха? Работа потрясённого сознания, работа совести ведёт героя всё дальше и всё глубже. Проснувшаяся совесть не даёт ему остановиться на полдороге. Он думает не только о своём отношении к Масловой, но и о своём отношении к народу. Пребывание в деревне, потрясшие его деревенские картины окончательно утвердили Нехлюдова в сознании большой своей вины перед трудовым народом, в сознании не просто греховности, но и преступности всей своей жизни. И не только своей - жизни всего своего сословия. <…>

Нравственно и социально обличительный пафос Толстого выявляется как в особенном сцеплении идей романа, так и в его своеобразной стилистике. Новый взгляд Толстого на жизнь и на людей не только прямо высказывается в романе, но он просвечивает в слове, в художественной, словесной ткани произведения.

Когда Б.М. Эйхенбаум писал, что Толстой отказывается в поздний период от метода “диалектики души”, он, видимо, имел в виду прежде всего «Воскресение».

И он был прав. В «Воскресении» Толстой действительно обходится без углублённого психологического анализа, когда он показывает персонажей из правящего сословия. По отношению к этим персонажам такой углублённый анализ душевного состояния кажется ему лишним, не отвечающим существу дела. Интерес к индивидуально-неповторимому заменяется у него в этом случае интересом к общему, социально-типологическому. У Толстого это имеет глубокие корни, это идёт у него от его нового взгляда на вещи.

5 ноября 1895 года Толстой записал в дневнике: “Сейчас ходил гулять и ясно понял, отчего у меня не идёт «Воскресение». Ложно начато... я понял, что надо начинать с жизни крестьян, что они предмет, они положительное, а то тень, то отрицательное” (ХХ, 40). В изображении представителей господствующего класса “теневая” характеристика приходит теперь на смену психологической и индивидуальной. Когда речь идёт о социальной вине и преступлении, всякие индивидуальные свойства - даже личные достоинства - как бы отходят на задний план. <…>

Что конкретно означает “предметное” и “теневое” изображение персонажа у Толстого? Предметное - это изображение человека через его личные, индивидуальные, неповторимые признаки. Прежде Толстой изображал так всех своих героев. Теперь, в «Воскресении», он изображает так только тех своих героев, в которых признаёт здоровое и нравственное социальное начало: Катюшу Маслову, арестантов - бывших крестьян, мужиков из нехлюдовской деревни, всех представителей трудового народа. У Катюши Масловой “колечки вьющихся волос”, “глянцевито-блестящие глаза”, “чёрные, как мокрая смородина, глаза”, “стройная фигура”, “белое платье со складочками”. Это признаки характерные, особенные, признаки сугубо человеческие, личные. То же самое мы находим и в обрисовке Толстым других персонажей, близких к Масловой по социальному положению. <…>

Предметному изображению у Толстого противостоит теневое: изображение персонажа по тем признакам, которые характеризуют персонаж не столько индивидуально, сколько сословно. При этом персонаж выступает в теневом отражённом освещении: не сам по себе, а в своей соотнесённости с “предметом”, с народом, с точки зрения народа.

Именно так изображается Нехлюдов, особенно в начале романа. Так изображаются Толстым все другие персонажи, принадлежащие к нехлюдовскому сословию. Знакомя читателей с ними, рисуя их портрет, Толстой выделяет, нарочито подчёркивает прежде всего их сословные приметы. Очень часто они характеризуются такими словами как “гладкий”, “толстый”, “чистый”, “белый”, “упитанный” и т.д. Характеристика достаточно однообразная - но зато совсем в духе народной, крестьянской психологии.

Отчего Нехлюдов “чистый”, “выхоленный”? Оттого, что он человек обеспеченный, праздный, у него есть и время, и средства, чтобы холить себя, в его распоряжении есть люди, которые за деньги, собираемые им с голодных мужиков, обмывают, обстирывают его. Почему “сытое тело” у Масленникова, “глянцевитое, налитое лицо” у Шенбока, “жирная шея” и “упитанная фигура” у Корчагина? Потому что они живут в довольстве, не трудятся с утра до ночи и всегда в большом количестве потребляют питательную и сладкую пищу. <…>

Не отличаясь щедростью в изображении внешних черт корчагиных, масленниковых и им подобных - особенно тех внешних черт, которые выражают человечески неповторимое, Толстой необыкновенно подробно, выписывая каждую мелочь, говорит о вещах, которые имеют к ним отношение. И это также вызвано обличительным авторским заданием.

Оказывается, что ничтожная сама по себе вещица, какой-нибудь предмет обстановки в большей степени выявляет сущность представителя имущего сословия, нежели любая самая живописная чисто портретная деталь. Потому в большей степени, что эти люди для Толстого - “тень”, “отрицательное”. Их человеческая и общественная значимость, то, чего они стоят на деле, определяется их отношением к рабочему миру, к “предмету”, к “положительному”. Естественно в таком случае, что идейное значение, а вместе с тем и сила художественной выразительности вещей - этих особенно наглядных знаков социальной зависимости людей друг от друга, многократно возрастает.

Нехлюдов носит “чисто выглаженное бельё”, “как зеркало вычищенные ботинки”, паркет в столовой, где он завтракает, натёрт до блеска. Но кто гладит, чистит, приготавливает, натирает? Только не Нехлюдов. <…>

Вспомним, что и в «Войне и мире», и в «Анне Карениной» изображение вещей, предметов обихода людей, принадлежащих к имущим классам, для Толстого отнюдь не служило средством обличения. Красноречивая иллюстрация к этому - описание внешности Кити Щербацкой на балу: “Несмотря на то, что туалет, причёска и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своём сложном тюлевом платье на розовом чехле вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и её домашним ни минуты внимания…”
Здесь трудно обнаружить даже намёк на какое бы то ни было осуждение: автору всё нравится, всё ему близко и мило. Тот же автор, Толстой, с гневом говорит о дорогих принадлежностях туалета не только Нехлюдова, но и его невесты Мисси Корчагиной. Автор тот же, но изменились времена. То, что может вызвать умиление у Толстого в 50-е и даже в 60-е и 70-е годы, у Толстого, порвавшего со своим классом, усвоившего взгляд на вещи крестьянина, способно вызвать только прямое отрицание и гнев.

<…> Разумеется, “теневой” принцип изображения персонажей в «Воскресении» приводит к некоторому упрощению, к элементам схематизма. Но, читая роман, мы этого схематизма не замечаем. Схема, если она и есть, не разрушает художественного впечатления, а в известном смысле даже усиливает его. Всё оправдывается нравственным максимализмом, порождённым не индивидуальным только, не исключительно толстовским, но и общественным сознанием.

Роман «Воскресение» писался Толстым в преддверии революции. Отсюда все его главные особенности. Предреволюционные эпохи всегда характеризуются всеобщим интересом к самым простым истинам и стремлением выразить их в самой резкой форме. Когда назревает в обществе революционная ситуация, этот процесс выявляется, между прочим, и в том, что писатели революционного и демократического направления становятся безразличными к оттенкам и тонкостям, а иногда и сознательно отталкиваются от них: они кажутся им не просто ненужными, но и нравственно неловкими, стыдными. В литературе наблюдается стремление к предельной ясности: ясности до крайней черты, до признания возможности схемы. Схема в такие эпохи не кажется уже противопоказанной искусству. Когда общественная совесть неспокойна, когда происходит бунт совести, она приобретает черты истинности и живой жизни.

Примечания

Салтыков–Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1970. Т. 10. С. 32–33.

Толстой Л. Юб. Т. 30. С. 88–89.

См.: Кони А.Ф. На жизненном пути. СПб., 1913. Ч. 2. С. 31.

Бирюков Б.И. Биография Льва Николаевича Толстого. М., 1922. Т. 3. С. 87.

Блок А. Записные книжки. 1901–1920. М., 1965. С. 114 (запись от сентября 1908 г.).

Толстой Л.Н . Юб. Т. 33. С. 59.

«ВОСКРЕСЕНИЕ»

Выражением страстного протеста против коренных устоев самодержавного строя явился роман Толстого «Воскресение». Начатый еще в 1889 году, он писался очень медленно, с большими остановками, и лишь начиная с 1898 года работа над ним пошла очень интенсивно. Толстой решил, в виде исключения, продать роман, с тем чтобы вырученный гонорар употребить на помощь сектантам-духоборам, переселявшимся в Канаду вследствие преследования их русским правительством вкупе с церковными властями. Обличительная сила романа была настолько велика, что текст его, печатавшийся в журнале «Нива» за 1899 год и затем выпущенный отдельным изданием в 1900 году в Петербурге, появился с огромным количеством цензурных изменений и изъятий. Бесцензурное издание романа могло быть напечатано лишь за границей, в Англии, где его параллельно с русским изданием печатал В. Г. Чертков.

Выход в свет «Воскресения» был основным поводом к отлучению Толстого синодом в 1901 году от церкви.

В основу сюжета «Воскресения» лег следующий случай, рассказанный Толстому А. Ф. Кони, гостившим в июне 1887 года в Ясной Поляне. В бытность Кони прокурором петербургского окружного суда к нему явился молодой человек из аристократических слоев общества с жалобой на то, что товарищ прокурора, в ведении которого находились тюрьмы, отказал ему в передаче письма арестантке Розалии Они, требуя предварительного его прочтения. В ответ на указание Кони, что товарищ прокурора поступил руководствуясь тюремным уставом и потому правильно, жалобщик предложил самому

Кони прочесть письмо и затем распорядиться передать его Розалии. Из слов посетителя и из позднейшего рассказа смотрительницы женского отделения тюрьмы Кони о Розалии узнал следующее. Она была дочерью вдовца чухонца, арендатора мызы в одной из финляндских губерний. Будучи тяжело болен и узнав от врачей о близости смерти, отец Розалии обратился к владелице мызы, богатой петербургской даме, с просьбой позаботиться о дочери после его смерти. Дама обещала это сделать и, когда отец умер, взяла Розалию к себе в дом. Сначала девочку всячески баловали, но затем остыли к ней и сдали ее в девичью, где она воспитывалась до шестнадцатилетнего возраста, когда на нее обратил внимание родственник хозяйки, только что окончивший курс в одном из высших привилегированных учебных заведений, тот самый, который позже явился к Кони. Гостя у своей родственницы на даче, он соблазнил девушку, и, когда она забеременела, хозяйка с возмущением выгнала ее из дома. Розалия, брошенная своим соблазнителем, родила; ребенка своего она поместила в воспитательный дом, а сама превратилась мало-помалу в проститутку самого низкого разбора. Однажды в притоне около Сенной она украла у пьяного «гостя» сто рублей, спрятанных затем хозяйкой притона. Отданная под суд с участием присяжных, Розалия была приговорена к четырем месяцам тюрьмы. В числе присяжных, судивших Розалию, случайно оказался и ее соблазнитель, который после своей истории с несчастной девушкой, побывав на родине, в провинции, жил в Петербурге жизнью людей своего круга. На суде он узнал Розалию; встреча с ней в обстановке суда произвела на него сильное впечатление, глубоко потревожив его совесть, и он решил жениться на ней. Об этом решении он и сообщил Кони при своем визите к нему, прося его ускорить венчание с Розалией. Несмотря на то что Кони отговаривал своего собеседника от поспешной женитьбы на Розалии, советуя ему предварительно ближе присмотреться к ней, чтобы лучше узнать ее, он твердо стоял на своем. Наступивший вслед за тем пост сам собой отдалил венчание. Соблазнитель Розалии довольно часто виделся с ней в тюрьме и возил ей все нужное для приданого. В первое же свидание с ним Розалия объяснила ему, что вызвана к нему из карцера, куда она была посажена за то, что бранилась в камере самыми площадными словами. В конце поста Розалия заболела сыпным тифом и умерла. О дальнейшей судьбе ее жениха после этого у Кони не было точных сведений.

Рассказ Кони очень взволновал Толстого, напомнив ему отношение его к горничной Гаше, рассказанное Бирюкову. Первоначально решено было, что история Розалии Они будет изложена самим Кони в виде рассказа, который предположено было напечатать в издательстве «Посредник», но Кони медлил с выполнением своего обещания написать рассказ и, по просьбе Толстого, уступил ему сюжет истории Розалии.

«Коневская повесть», как первоначально называл свой будущий роман Толстой, задумана была, как и «Анна Каренина», в плане только морально-психологическом и должна была ответить на вопрос о нравственной ответственности мужчины-соблазнителя перед жертвой его плотской необузданности. Вначале даже сцену суда Толстой, видимо, не предполагал рисовать в обличительных тонах, судя по тому, что только через полгода после начала работы над повестью он записал в дневнике: «Обдумал на работе то, что надо Коневскую начать с сессии суда, и на другой день еще прибавил то, что надо тут же высказать всю бессмыслицу суда»1.

Но, написав после этого несколько страниц нового начала, в котором дана только характеристика Нехлюдова и о заседании суда еще ничего не сказано, Толстой на несколько лет почти совсем приостановил свою работу над повестью, теперь уже озаглавленной «Воскресение». В начале 1891 года он задумал писать роман, который соединил бы в себе большую часть пока еще не осуществленных им замыслов, в том числе и замысел «Воскресения». Этот роман должен был быть освещен «теперешним взглядом на вещи».

В течение четырех лет после этого Толстой не возвращался к тому, что им прежде было начато, а когда вернулся весной 1895 года, то его потянуло прежде всего к работе над «Воскресением». Начиная несколько раз повесть по-новому и комбинируя новые варианты с прежними заготовками, Толстой к середине 1895 года закончил повесть начерно. По крайней мере ему казалось, что «подмалевка Коневской кончена». Эта первая редакция «Воскресения», однако, еще очень далека от того, что представляет собой окончательный текст романа. Она и по объему намного меньше окончательного текста. В ней присутствуют почти исключительно эпизоды, лишь непосредственно связанные с отношениями Нехлюдова и Катюши Масловой. Обличение общественного строя России дано лишь в сцене судебного заседания и в эпизоде поездки Нехлюдова в его имение для отдачи земли крестьянам по проекту Генри Джорджа, но сделано это с гораздо меньшей остротой, чем в окончательной редакции романа. Эпизоды, связанные с фигурами политических ссыльных, совершенно пока отсутствуют, как отсутствует и эпизод богослужения в тюремной церкви и многочисленные эпизоды, введенные позднее в роман в связи с хлопотами Нехлюдова о кассации дела Масловой, так как здесь Нехлюдов об этом не хлопочет: он женится на осужденной в ссылку Катюше, отправляется с нею в Сибирь, а затем они вдвоем бегут за границу и поселяются в Лондоне.

Через два с половиной года, в 1898 году, Толстой взялся очень энергично за переработку повести, как мы знаем уже, в связи с решением вырученный за нее гонорар пожертвовать в пользу переселявшихся в Канаду духоборов. В процессе этой переработки в многочисленных рукописях и корректурах она превратилась в большой злободневный роман, характеризующийся широкой политической и социальной тематикой, показавший обнищавшее крестьянство, тюремные этапы, мир уголовных, русское сектантство, сибирскую ссылку и ее жертв — революционеров, содержащий в себе обличение суда, церкви, администрации, аристократической верхушки русского общества и всего государственного и общественного строя царской России. Психологически малоправдоподобный эпилог романа, в котором дело кончалось женитьбой Нехлюдова на Катюше, был заменен гораздо более реалистичным, показавшим действительное нравственное воскресение Катюши, соединившей свою судьбу со ссыльным-революционером. От одной редакции к другой повышались художественное качество романа, сила и убедительность психологического анализа. Черты натурализма, порой проскальзывавшие в черновых редакциях, в окончательном тексте были устранены. Толстой обнаружил в «Воскресении», говоря словами Ленина, «самый трезвый реализм».

Не приходится сомневаться в том, что разительное увеличение обличительных элементов в романе в пору подготовки его к печати обусловливалось энергичной реакцией Толстого на религиозные преследования сектантов со стороны русского правительства и официальной церкви. Эти преследования заставили его еще острее и напряженнее, чем было до этого, почувствовать и осознать уродство всей системы самодержавного строя, при котором гонения на инаковерующих представлялись ему лишь частным явлением в общем порядке вещей.

Обличительный пафос «Воскресения», все более и более нараставший, по мере того как роман подвигался к концу, объясняется и тем, что наиболее интенсивная работа Толстого над ним падает на вторую половину 90-х годов, когда в России явственно обнаружилось нарастание революционного движения, захватившего не только рабочий класс, но и крестьянство. Живя и творя в атмосфере революционного подъема, Толстой не мог не испытать по-своему его воздействия и не мог не отразить этого воздействия в своем злободневном романе.

Раздвигая постепенно рамки романа, Толстой превратил его в широкое полотно, захватившее многообразные животрепещущие вопросы современной автору русской жизни. Вся история отношений Нехлюдова к Катюше Масловой и судьба Катюши после ее падения и судебного обвинения в процессе длительной работы над романом рассматривалась уже не как случайный, изолированный от окружающей общественной жизни факт, а как следствие порочной системы, характерной для всей политической и моральной обстановки самодержавной России.

История мировой литературы не знает другого произведения, в котором с такой взволнованностью, с таким высоким этическим пафосом и в такой широте были бы показаны зло и вопиющая ненормальность самодержавно-полицейского государственного уклада, как это сделано в «Воскресении». Все, что до тех пор писал Толстой как проповедник-обличитель, все, против чего он выступал как моралист и публицист, нашло в «Воскресении» свое наиболее художественное выражение. Ни одно из предшествующих художественных созданий Толстого не было проникнуто таким страстным протестом против современной ему капиталистической действительности, как «Воскресение».

«Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян»2 — такое стремление, характеризующее позицию русского крестьянства в революционном движении, Ленин считал в очень большой степени соответствующим идейному содержанию писаний Толстого, и нужно сказать, что идейное содержание «Воскресения» особенно наглядно подкрепляет эту мысль Ленина.

В «Воскресении», больше чем во всех других своих художественных произведениях, Толстой подошел к критике современного ему общественного строя с позиций многомиллионной крестьянской массы. Почти в самом начале работы над романом, говоря в дневнике о необходимости начать роман с жизни крестьян, а не бар, он пишет: «они (т. е. крестьяне. — Н. Г. ) — предмет, положительное, а то — тень, то — отрицательное».

Толстой вывел в романе людей из самых разнообразных социальных слоев: тут и дворянская верхушка русского общества, и столичная бюрократия, и духовенство, и сектантство, и английские миссионеры, и крестьянская масса, и купечество, и военная среда, и мастеровые, рабочие, адвокаты, судейские чиновники, тюремное начальство. Тут широко показан уголовный люд, темный, забитый, в большинстве случаев невинно страдающий в ужасающих условиях царского тюремного режима и им же развращаемый; тут выведена и группа революционеров, в большей своей части изображенная Толстым с явной симпатией к ним и с сочувствием к их борьбе с самодержавным произволом и насилием.

Нужно сказать, впрочем, что Толстой симпатизирует лишь революционерам-народникам, выходцам из интеллигентной и крестьянской среды, в той или иной степени близким ему по своим идеалистическим взглядам, революционерам, политическая деятельность которых направляется в значительной степени отвлеченными моральными побуждениями. Таковы в романе Марья Павловна, Симонсон, Крыльцов, Набатов. Единственный фигурирующий в «Воскресении» революционер из рабочих — Маркел Кондратьев, с большим прилежанием изучающий первый том «Капитала» Маркса, изображен Толстым снисходительно-иронически, как человек недалекий, лишенный духовной самостоятельности. Отрицательное отношение к революционерам-марксистам обнаруживает Толстой и в рассказе «Божеское и человеческое», писавшемся в 1903—1905 годах.

Место действия «Воскресения» — обе столицы, нищая, разоренная деревня, помещичья усадьба, тюрьма, тюремная больница, пересыльные этапы, судебные учреждения, аристократические гостиные, кабинеты сановников и адвокатов, церковь, ложа театра, трактир, полицейский участок, вагон третьего класса, покойницкая и т. д.

Завязка «Воскресения» — преступление Нехлюдова по отношению к Катюше Масловой — обусловливает собой введение в роман всех прочих эпизодов, которые тесно связаны с этим основным, определяющим все другие, эпизодом. Отсюда — органическое единство сюжетной линии «Воскресения» в отличие от того, что мы имеем в «Войне и мире» и «Анне Карениной», построенных по принципу параллелизма и переплетения в значительной мере самостоятельных сюжетов. Отсюда также большая, чем там, динамичность и напряженность фабулы. Толстой здесь меньше, чем в «Войне и мире» и «Анне Карениной», прибегает к детальному психологическому анализу, к тому, что Чернышевский называл «диалектикой души». Зато здесь больше, чем там, таких персонажей, которые резко и смело зарисованы иногда двумя-тремя очень выразительными штрихами.

Портретная галерея «Воскресения» исключительно богата. Толстой как бы стремится захватить возможно больше лиц, фактов, событий и происшествий, используя все это для наиболее полной и убедительной иллюстрации основной идеи романа. При этом он очень часто прибегает здесь к приему контрастных сопоставлений: отправление измученной Масловой, жертвы животной страсти Нехлюдова, из тюрьмы в суд и пробуждение в богатой квартире избалованного жизнью Нехлюдова, думающего о том, что он должен жениться на дочери богатого и знатного Корчагина; судебное заседание, окончившееся приговором к каторжным работам для Масловой, и изысканный обед у Корчагиных, на котором присутствует Нехлюдов после суда над Катюшей; надругательство над душой Катюши, над ее святая святых, и бездушный ритуал церковной службы; шествие арестантов по городу и встреча их с коляской богача; вагон с решетками, за которыми сидят арестанты, и тут же поблизости вокзальный зал, уставленный бутылками, вазами, канделябрами; те же арестанты и замученные, забитые рабочие, а рядом с ними праздное, сытое и самодовольное семейство Корчагиных; ужасы тюремной обстановки в Сибири, и на фоне их — изобилие, довольство и семейная идиллия в доме начальника края и т. д.

В «Воскресении» сильнее, чем в предшествующих художественных произведениях Толстого, обнаруживаются авторское вмешательство, субъективная авторская оценка действующих в романе персонажей и их поступков и различных, особенно отрицательных, явлений окружающей жизни. Для того чтобы соблюсти художественную меру, Толстой свои собственные мысли приписывает Нехлюдову.

Моралистическая тенденция сводится в романе к проповеди нравственного самосовершенствования как единственного средства борьбы со злом. После того как у Нехлюдова при встрече его с Катюшей в зале суда громко заговорила дремавшая до тех пор совесть, у него открылись глаза на все вообще зло окружающей его действительности; он понял, что его преступление и судьба Катюши — неразрывное звено в цепи тех кричащих изъянов, которыми переполнена вся жизнь людей. Но Нехлюдов не вступает с ними в активную борьбу. Вместо активной деятельности, направленной к политическому и социальному переустройству жизни своей страны, он замыкается в рамки исключительно внутренней работы личного самосовершенствования и филантропической деятельности.

Он приходит к убеждению, что достаточно людям исполнять евангельские заповеди всепрощения, любви, плотского воздержания, чтобы люди достигли наибольшего доступного им блага на земле. Все дело жизни для «воскресшего» Нехлюдова определяется евангельским наставлением: «Ищите царства божия и правды его, а остальное приложится вам». «Воскресение» Катюши Масловой, происшедшее главным образом вследствие ее сближения с революционерами, совершается если не в религиозном, то все же только в личном нравственном плане. Да и те, выведенные в романе, революционеры, которым особенно симпатизирует Толстой, в своей политической борьбе стремятся, как сказано выше, к осуществлению прежде всего высокого нравственного идеала. Толстой по всему складу своего мировоззрения не сделал и не мог сделать тех выводов из своих посылок, которые неизбежно сами собой из них вытекали.

Желание создать роман «широкий, свободный, вроде «Анны Карениной», о чем Толстой писал в цитированных выше строках письма к Русанову, роман, в который вошло бы все, что казалось Толстому понятым им «с новой, необычной и полезной людям стороны», — осуществлено было созданием «Воскресения», объединившего, как хотел Толстой, его разрозненные художественные замыслы. Но оставался еще один замысел, очень притягивавший к себе Толстого уже с 70-х годов, — замысел романа из жизни крестьян-переселенцев, «русских Робинзонов», на новых местах строящих новую жизнь. И вот Толстой, пытавшийся раньше связать эту тему то с «Декабристами», то с романом из эпохи Петра I, решает теперь связать ее с «Воскресением», развив ее в задуманном втором томе романа. Уже через полгода после его напечатания он делает запись в дневнике: «Ужасно хочется писать художественное, и не драматическое, а эпическое продолжение «Воскресения»: крестьянская жизнь Нехлюдова»3. Через несколько лет, в 1905 году, Толстой в дневниковой записи более определенно раскрывает свой замысел: «Был в Пирогове... Дорогой увидал дугу новую, связанную лыком, и вспомнил сюжет Робинзона — сельского общества переселяющегося. И захотелось написать 2-ю часть Нехлюдова. Его работа, усталость, просыпающееся барство, соблазн женский, падение, ошибка, и все на фоне робинзоновской общины»4. К осуществлению этого замысла Толстой так и не приступил. Но в высшей степени показательна та длительность вживания в тему, которая свидетельствует об огромной душевной работе, сопровождавшей художественное творчество Толстого и всецело направленной на то, чтобы разрешить большие идейные проблемы, его волновавшие.

Примечания

1 Дневниковые записи, относящиеся к истории писания «Воскресения», см. в 33-м томе Полн. собр. соч. Толстого. Там же и черновые тексты романа.

2 В. И. Ленин , Сочинения, т. 15, стр. 183.

3 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 54, стр. 27.

4 Л. Н. Толстой , Полн. собр. соч., т. 73, стр. 188, 190.

«Великие реформы» Александра II - важный шаг на пути к либеральному характеру развития России, ее прогрессу и процветанию. В 1864 г. правительство императора проводит судебную реформу, которая должна была сделать суд России открытым, гласным, состязательным. Вводился суд присяжных заседателей, утверждалась презумпция невиновности. Гражданственность и демократия стали целью политики правительства. В эти изменения вошли как передовые черты новой судебной системы России второй половины XIX в. Однако Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, великие русские писатели и философы, имели иной взгляд на либеральные преобразования и дали свою оценку социально-политических последствий судебной реформы.

Роман «Воскресение» Л. Н. Толстого и публицистические очерки Ф. М. Достоевского содержат сюжеты необыкновенных историй жизни обычных людей, которые становились главными участниками судебных процессов. Сравнительный анализ работ дает ясное представление о сущности событий, происходящих в период социальнополитических нововведений. Классовый характер нового суда, его несправедливость для бедных людей подробно описал Л. Н. Толстой в романе «Воскресение». Это его последнее и самое не однозначное произведение, в котором нашли свое отражение конфликты веры, творчества и политики. В центре сюжета романа история простой женщины, Екатерины Масловой, обвиняемой в краже и убийстве, которые она не совершала. Л. Н. Толстой дает подробное описание обстановки в новом суде, где решается судьба героини. Перед читателем портрет председателя, адвоката, прокурора, присяжных - ключевых участников процесса: «В небольшой комнате присяжных было человек десять разного сорта людей»1 , - автор подчеркивает всесословность. «На всех был, - не-

смотря на то, что многих это оторвало от дела и что они говорили, что тяготятся этим, - на всех был отпечаток некоторого удовольствия сознания совершения общественного важного дела» 2 . Будто каждый пришел в суд, чтобы успокоить свою совесть и поддержать социальный статус, а не для того, чтобы искренне помочь. Таким образом, Толстой указывает на лицемерие и равнодушие присяжных к судьбам обвиняемых и пострадавших: «Как только присяжные уселись, председатель сказал им речь об их правах, обязанностях и ответственности… Все слушали с почтительным вниманием. Купец, распространяя вокруг себя запах вина и удерживая шумную отрыжку, на каждую фразу одобрительно кивал головою»3 . Л. Н. Толстой отмечает, что в новом суде вердикты не стали справедливее, зато речи выступающих наполнились нотами пафоса и удлинились. «И зачем это читать?

Только затягивают. Эти новые метлы не чище, а дольше метут» , - говорит один из членов заседания. «Войдя в совещательную комнату, присяжные, как и прежде, первым делом достали папиросы и стали курить» , - сидя в зале, как подчеркивает автор, присяжные испытывали «неестественность и фальшь» своего положения. Когда присяжные приступили к обсуждению дела Екатерины Масловой, выявился весь непрофессионализм участников и их пренебрежение ответственностью. Автор неоднократно подчеркивает, что при вынесении решения по делу обвиняемой, присяжные не утруждались в поисках справедливых фактов в защиту подсудимой. Все дело в том, что согласиться на обвинение прокурора было легче, чем идти против него. А все присяжные стремились к завершению процесса и освобождению от этой благотворительной деятельности. Интуитивно они понимали, что Маслова не виновна. При составлении своего решения, присяжными была упущена деталь, которая имела большое значение при вынесении приговора. Заседатели снимали обвинение с подсудимой в краже, подразумевая тем самым и невиновность в убийстве, для них эта связь была очевидна, но не для председателя суда. Таким образом, невиновному человеку было предъявлено наказание. Чтобы подать прошение, необходимо иметь деньги и связи.

Маслова, женщина незнатного происхождения, не могла позволить себе такую защиту. Однако благородная по своим помыслам, героиня Толстого, не смогла и позволить влюбленному в нее Нехлюдову, человеку высшего общества, исправить эту судейскую ошибку. Анализ романа «Воскресение» показывает, как новые реформы отразились на судьбах обычных людей. На страницах «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского последствия реформы судебной системы выступают в качестве одной из важных общественно-политических тем. Автор предпринял попытку описать новую судебную действительность глазами не профессионального юриста, не политика, а простого наблюдателя.

В статье «Среда» приводится пример того, как присяжные заседатели, наоборот, оправдывают виновного. Несмотря на то что судебная реформа должна была привести к росту гражданственности, пишет Достоевский, она становится источником проявления старой народной, чисто русской черты - «жалостливости». Смысл присяжных заседателей заключается в том, что они должны выражать мнение большинства, то есть фактически «возносить себя до целого мнения страны»6 . А русские присяжные жалостливо оправдывают настоящих преступников, будто это их личное дело, ссылаясь на состояние общественной «среды»: «Есть только подлое устройство среды, а преступлений нет вовсе» . Представляя несчастными настоящих преступников, присяжные делают несчастными мирных граждан, считает Достоевский.

Всему виной миф о, так называемых, «невыносимых условиях», которые вынуждают слабых духом людей совершать преступления. Писатель убежден, что безнаказанность приводит к упадку нравственности в обществе. Виновный должен пройти путь очищения, его пример должен стать показательным для других, а иначе «откуда у нас взяться гражданам-то?»8 - спрашивает автор. Проблему судопроизводства Достоевский продолжает рассматривать и в более поздних статьях «Дневника писателя» за 1876-1877 гг., описывая судебные процессы частных лиц. Это и дело Кронеберга, и суд над госпожой Каировой, и освобождение подсудимой Корниловой, а также дело семьи Джунковских, процесс, давший материал для романа «Братья Карамазовы». Здесь нелепость, несостоятельность судебной системы России выходят на передний план. Автор снова обращается к теме «заедающей среды», которая оправдывает безнравственное поведение. Родители, жены, мужья, дети становятся преступниками ввиду различного рода неблагоприятных условий: недостатка денег, внимания, признания, любви. Главными действующими лицами на суде становятся адвокаты. Достоевский видит проблему в том, что адвокаты талантливо убеждают публику и судей в невиновности своих подзащитных, призывают людей к жалости. Адвокат - это лишь набор риторических навыков, адвокату не важно, виновен его клиент или нет. Главное - «выбить слезу».

Достоевский раз за разом разочаровывается неискренностью судебных ораторов, которые защищают только частные интересы и не делают ничего для того, чтобы «мир в целом стал лучше». Новый суд - лишь сцена для демонстрации таланта «изворотливости», резюмирует автор. Кульминацией всех рассуждений Достоевского на тему судебного вопроса становится серия статей о семье Джунковских, в частности, «Фантастическая речь председателя суда». Автор начинает с того, что семья - это опора государства, от нее зависит облик страны. Современность Достоевский характеризует обилием «случайных семейств», в которых порвана связь с «отцовскими традициями», такая семья не дает новому поколению «добрых и святых начал». В такой «случайной семье» и зарождаются общественные болезни и преступления. В «Фантастической речи» писатель говорит о том, что избежавшие физического наказания преступники еще не свободны от терзаний совести.

И методом лечения общественных язв отнюдь не является состязательный суд, а искренние чувства: «Ищите же любви и копите любовь в сердцах ваших. Любовь столь всесильна, что перерождает и нас самих. Любовью лишь купим сердца детей наших, а не одним лишь естественным правом над ними». Только нравственный суд может стать совестью и наказанием преступников, этих слабых людей, раздраженных средой эгоистов, «позволивших себе принять слишком близко к сердцу свой неуспех»10. Описывая жизнь обычных людей, их проблемы и переживания, автор показывает последствия судебной реформы, намекая на то, что либеральные преобразования не способствуют улучшению общества.

Таким образом, и роман «Воскресение» Л. Н. Толстого, и «Дневник писателя» Ф. М. Достоевского расширяют представление о судебном вопросе в России второй половины XIX в. Разные тексты двух авторов показывают, что преступником может оказаться любой из участников процесса. Будь это простой человек из народа или член дворянского рода, оказавшись на скамье подсудимых, он получит такой приговор, который будет удобно составить и услышать людям, которые спешат домой, не принимают во внимание факты или просто испытывают жалость. Исходя из этого можно утверждать, что и Толстой, и Достоевский видят справедливую и функциональную судебную систему России в совсем других идеалах, далеких от западных. Отказ ли это от суда формального в пользу морально-нравственного?

Петракова Анна Владимировна (МГУ имени М. В. Ломоносова)

1. Толстой Собрание сочинений том 13 Воскресение

   Сочинение >> Литература и русский язык

   ... проблематика . «Я сам не ожидал, – пишет Толстой ... содержания и потому неизбежно превращается в призрачное. Эта связь, эта закономерность сознательно заострена Толстым в «Воскресении» ... . Творческая история романа Л. Н. Толстого «Воскресение» . М., «Советский...

2. Толстой Собрание сочинений том 9 Анна Каренина

   Рассказ >> Литература и русский язык

   Лакей вернулся: все заперто – воскресенье . Послали к Степану Аркадьичу, привезли... романа , и его художественную структуру, и его историческое содержание . По сути дела, Толстой ... его заключается не только в актуальности проблематики , но и в живых подробностях...

3. Содержание и форма в искусстве (2)

   Реферат >> Культура и искусство

4. Образ Андрея Болконского в романе Л.Н. Толстого Война и мир

   Реферат >> Литература и русский язык

   Не просто семейную проблематику , связанную в книге Толстого также и с... Наташа становится в эпилоге романа "плодовитой самкой", средоточием... сле-довательно, существенное содержание .Таковым является очень... нравственное перерождение, это воскресение из мертвых. И...

Здравствуй! Начну с того, что я давно решил для себя перечитать романы Льва Николаевича Толстого. Один из них называется «Воскресение» . Перечитывая этот роман, я понял, насколько сильно Лев Николаевич отошёл от понятия Бога, преподносимой нам религией. Все стычки и пререкания Льва Николаевича с церковью я здесь обсуждать не собираюсь, хочу сказать, что я целиком нахожусь на его стороне (причины по которым я перешёл на его сторону я когда-нибудь напишу позднее). Целью же моей является анализ основной идеи произведения Л.Н. Толстого перечитанного мной.

Лев Николаевич написал: «Случилось то, что мысль, представлявшаяся ему (Нехлюдову - гл. герой прим.) сначала как странность, как парадокс, даже шутка, всё чаще и чаще находя себе подтверждение в жизни, вдруг предстала ему как самая простая, несомненная истина. Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того ужасного зла, от которого страдают люди, состояло только в том, чтобы люди признавали себя виноватыми перед богом и потому неспособными ни наказывать, ни исправлятьдругих людей.»

Вот здесь смею не согласиться со Львом Николаевичем. Он написал: «признавали себя виноватыми перед богом». Вопрос: «в чём»? В чём я должен себя считать виноватым? И за что? Да у меня есть пороки и свои недостатки, это понятно. Лев Николаевич пишет, что человек должен чувствовать себя виноватым для того чтобы не осуждать других. То есть действовать по принципу: «Что ты смотришь в глаз брата своего..." или как говорят у нас: «Чья бы корова мычала». Это понятно. Здесь в основе лежит осознание вины, но осознание вины перед людьми, а не перед Богом! Все мы живём в социуме и понятно, что для того чтобы комфортно жить в нём необходимо жить с осознанием того, что каждый может, хочет (а главное, имеет право) жить счастливо. А что для этого нужно? Нужно чтобы люди не делали другим того, что они не желают, чтобы другие люди делали им. Это простая истина, которая была известна другим людям до меня, и я не претендую на звание первооткрывателя и мыслителя. Я просто выражаю свои мысли.

В контексте этой мысли получается, что все мы не хотим быть осуждаемы, следовательно, не имеем право осуждать. Целью же произведения было то, чтобы показать порочность судейской системы, то есть, то, что преступление совершается либо против воли, либо по принуждению, либо были созданы такие условия, в которых те кто осуждают сами бы совершили это преступление, либо судят вообще невиновного. (Для тех, кому интересны подробности, прочитайте роман Л.Н. Толстого "Воскресение".) И вина здесь понятна: сами мол тоже виноваты. Но где вина перед Богом??! Многие много чего могут сказать, я же сразу отвечу, что в основе этой вины лежит СТРАХ. Страх быть наказанными Богом. За что? За грехи. Это понятно, что за грехи, но изначально человек же почему-то идёт к Богу. Многие ответят, что человек изначально грешен. Я же отвечу что «человек создан по образу и подобию Божьему». Значит изначально человек безгрешен, и, следовательно, в основе веры в Бога у людей лежит необоснованный страх быть наказанными. Опять же почему я так думаю, потому что многие из тех, кто ходит в церковь (костёл, мечеть, синагогу и т.д.), исполняют обряды, в общем, совершают все, что велит совершать духовенство, называя эти действия верой приходят чуть ли не в обморочное состояние когда с ними разговариваешь о Дьяволе, или о чём-нибудь отличимом от Бога. Я не говорю о поклонении, а просто прошу их выразить своё мнение о чём-нибудь таком, что для них почему-то является чем-то неприкосновенным. От этих людей я очень часто слышу о наказании Божием, что мы все виноваты перед ним и т.д., из чего следует сделать точный вывод: в основе веры в Бога для большинства лежит страх.

Хороший пример того что вера многих людей основана на страхе показан в фильме Андрея Тарковского "Андрей Рублёв". В одной из сцен в храм данный для росписи Андрею приходит монах в исполнении Юрия Никулина. Этот монах говорит что нужно изобразить в храме. И как бы думали что он хотел чтобы было изображено? ВРАТА АДА, ОГОНЬ И МУЧЕНИКИ ГОРЯЩИЕ В ОГНЕ!! Его спросили почему нужно это изобразить. Он ответил для того чтобы люди чувствовали страх и вину перед Богом. В данном случае это страх за вину, точнее страх наказания за вину, то есть, как я считаю, у христиан в основе этого всего лежит грехопадение Адама и Евы.

Но Бог с ними с этими падениями. Дело каждого верить в это или не верить. Моё дело написать то, ЧТО по моему личному мнению должно быть в основе веры в Бога.

Эта основа - ЛЮБОВЬ. Да это именно Она то, чему учили нас главные учителя во все времена. Этому учат так же все религии Мира, но они решили сделать акцент на другом животном чувстве, которое трудно контролировать. Это чувство - СТРАХ. Любовь как первоисточник любви к Богу не выгодна духовенству, потому что человек, постоянно испытывающий любовь свободен. Вспомните себя, когда вы влюблены. Это чувство когда оно направлено на материальный объект проходит, а если оно направлено на Бога, оно не проходит никогда. И человек получается свободный ВСЕГДА! В противоположность этому лежит страх. Сразу отвлекусь, чтобы избежать разного рода недоразумений и недомолвок. В самом страхе ничего плохого нет. Мы все боимся холода, голода и т.д. (каждый в разной степени конечно), но каждый из нас подвержен страху. Это всё сделано для того чтобы человек выжил в этом мире. Но это не значит, чтобы человек жил в этом состоянии (состоянии страха) постоянно. И когда человек находится в этом состоянии, он теряет свободу в буквальном смысле. Он становится управляемым и контролируемым. Наши же духовенства этим и пользуются, внушив нам, подсознательный страх и вину за наше несовершенство управляют нами. Я не выступаю простив них. Я принимаю учения одних из главных учителей человечества, таких как Моисей, Иисус, Мухаммед, Будда и т.д. и считаю, что они все учили нас одному и тому же, и то, что в основе их учений лежит одно - ЛЮБОВЬ, и что первопричина всех этих учений ЛЮБОВЬ, а никак не СТРАХ! То есть человек, который входит в церковь или любой другой подобный храм, должен входить туда ведомый чувством любви, а не страха за то, что если он пропустит службу, Боженька его накажет.

В пример, в качестве доказательства, приведу младенца. Он любит того, кто его кормит, греет и ласкает, причём он любит не от того, что если он не будет любить того, кто его кормит, греет и ласкает, тот перестанет его греть кормить и ласкать. У ребёнка нет этого страха, и он постоянно излучает энергию, энергию любви. В доказательство того, что ребёнок испытывает любовь приведу следующий пример. Представьте себе уставшего родителя, который пришёл с работы. Если бы у него не было бы ребёнка, он бы принял душ, поел и лёг спать. Но нет, у него есть ребёнок и при виде него у человека, который секунды 1,5 назад, совсем не было сил вдруг, откуда ни возьмись находятся силы нянчиться с ребёнком целый вечер и хоть до самого утра.

Вот еще пример, из Библии. Иисус однажды показал ребёнка своим ученикам и сказал, что в царство Божие попадёт тот, кто останется такой же как этот ребёнок. Он имел ввиду чистоту души способную любить бескорыстно, то есть, не прося ничего взамен. А человек, который движем страхом готов поверить, во что угодно и сделать практически всё лижбы быть спасённым. Так что я могу смело сделать вывод что в основе веры в Бога лежит Любовь.

В этом как раз, как мне кажется, и ошибся Лев Николаевич Толстой в своём романе «Воскресение» написав о признании нашей вины перед Богом.

Единственная вина перед Богом, я думаю, заключается в том, что мы поддались страху и сделали его первопричный нашей веры.